Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – герцог

Она кивнула:

– Да. Это было так прекрасно: ночь и звезды…

– Теперь тоже так часто бывает, – сказал я. – В новолуние.

Она вздохнула.

– В отличие от вас, людей, мы луну видим всегда. В тени или освещенную солнцем. Это наше проклятие. Темный Мир очень хорошо защищен. Намного лучше, чем этот. Ты уже понял, чистые люди туда не проникнут, ни один паладин туда не попадет и повредить не сможет. А тот, кто сумеет пройти через незримую стену… его душа достаточно черна, чтобы уже был своим.

Я молчал, прижимал ее, баюкал в объятиях, прикасался губами к ее золотой голове, вискам, щекам, захватывал уши и чуть-чуть прикусывал, Иллариана закрыла глаза и затихла, словно заснула.

Наконец я сказал то тяжелое, что очень не хотел говорить, ее доверие ко мне рухнет в пропасть, или может рухнуть:

– Иллариана… гончие Темного Мира гнались за мной… оттуда.

Она зашевелилась, спросила сонным голосом:

– Что?..

– Они попали сюда, – объяснил я с великой неохотой, – потому что помчались за мной прямо из Темного Мира.

Она произнесла еще сонно:

– Но этого не может быть…

– Но это было, – заверил я.

Она вздрогнула, попыталась высвободиться из моих рук, но я сжал крепче, удержал.

– Как это случилось? – прошептала она.

Я подумал, помялся, женщины здесь дуры, что им объяснять и рассказывать, но, во-первых, и я не здешний, и она не совсем отсюда, так что, возможно, понимает даже больше меня, теоретически такое возможно, хотя вероятность, конечно… гм…

– Не знаю, – ответил я с откровенностью отчаяния. – Я не собирался ни в какой Темный Мир! Просто это случилось. Там, на постоялом дворе, был только сон, а когда я прибыл в Альтенбаумбург, это моя здешняя резиденция, просто все случилось наяву.

– Ты… уверен?

Я сказал торопливо:

– В полночь прошло нечто… вроде волны холода. И мгновенно мир стал иным. Вместо нашего теплого и радостного… нечто мерзкое и отвратительное. Я, честно говоря, сильно струсил, когда вдруг оказался там.

Она сжалась в комок, взгляд стал не просто испуганным, а затравленным, словно у попавшего в капкан зверька.

– Ты был… там? В Темном Мире? Не шутишь?

– Ну да, – подтвердил я. – Как бы они за мной погнались? Стыдно перед женщиной признаться, но драпал со всех ног. И все равно догнали… Если бы не ты, мои косточки белели бы внизу на камнях.

Она прошептала:

– А ты не мог?

– Что?

– Ну… что-то сделать… во что-то превратиться? Ты же можешь, я чувствую.

Я ответил так же тихо:

– Конечно, попытался бы, а как же. Пока падал, пытался бы… до самого дна. Но с этим что-то странное. Этот непонятный дар то усиливается, то совсем исчезает… почти. Наверное, география шалит. Или подземные моря… воды или кипящей магмы – не знаю. Обычно у меня всегда есть уверенность, что превратиться могу… а в этот раз не было!

Она молчала так долго, что я забеспокоился и начал согревать ее дыханием и горячими губами. Очень тихо и медленно она проговорила, словно во сне:

– Такое никогда не случалось… И наши никогда там не бывали. Для нас это невозможно. Потому что мы уже не люди… Зато наши старшие говорят, что человек все еще может пройти границу с Темным Миром, если он сам… темный. И не просто темный, а… очень темный. С людьми такое бывает.

Нехорошее предчувствие сжало сердце, она говорит почти то же самое, что и граф Гатер с Вельвой, но тех я не страшился потерять, да и не потеряю, они люди, а люди все с частичкой тьмы, однако это чистое существо, сотканное из солнечного света, нежности и женского тепла, придет в ужас, когда прочувствует то, что сейчас начинает понимать…

– Очень, – спросил я шепотом, страшась такие ужасные слова произносить вслух, – это насколько?

– Быть более темным, – ответила она вздрагивающим голосом, – чем большинство в том ужасном мире. Это необходимое условие перехода в их мир.

Я притих, тяжесть во мне такая, будто сверху насел весь Великий Хребет, дыхание остановилось, наконец прохрипел с натугой:

– Не верю… Ты, такое светлое чудо, не стала бы спасать темного…

Она шепнула:

– Ничего не понимаю.

Я подумал лихорадочно, в пустой голове звон, словно одна меднолобая мысль мечется там, внутри, вслепую и бьется в стенки, наконец выдавил из себя:

– Я темный, это правда… Во мне столько злобы, ненависти, ярости, коварства, себялюбия… да что там себялюбия, есть и похуже перлы, все сразу и не перечислишь… но я ежедневно и ежечасно борюсь с этим!

Она вздрогнула, когда я стиснул ее в объятиях, сделала попытку освободиться, но я держал крепко и нежно, сердце мое разрывалось от сладкой муки, но не могло отпустить, чутье подсказывало, что тогда навсегда потеряю это трепетное нежное существо, такое чистое и пугливое.

Наконец она прошептала, почти плача:

– Да в тебе столько тепла и сочувствия, что просто… Тем более ничего не понимаю! Но как же ты тогда попадаешь туда?

Я вспомнил и передернул плечами.

– Морозит так, что почти умираю.

– Но ты проходишь…

Я удержал ее в руках и сказал отчаянно:

– Послушай, я же человек! Не знаю, из чего вы, но мы созданы из грязи. Из праха, как говорят. У нас на похоронах говорят: из праха пришел, в прах и уходишь. Но в этот прах, который Творец взял прямо из-под ног, он вдохнул часть своей души! Потому в каждом из нас есть первозданный свет, которого нет чище, ярче и радостнее. Человек всегда на грани двух миров… И граница Темного Мира и Светлого проходит через человека… Через его сердце! Потому я могу быть там и могу – здесь.

Она забарахталась в моих руках так отчаянно, что я не стал удерживать, сломаю хрупкие косточки, а она выпрыгнула из кресла и отскочила на середину комнаты.

– Но кто ты… тогда?

Она смотрела дикими глазами, я вскрикнул умоляюще:

– Я могу быть иногда темным, но я не темный, поверь!.. Ну, в общем, не совсем темный. Если на одну чашу весов положить мое темное, а на другую – светлое, то, надеюсь, светлое перетянет. Я это чувствую, Иллариана!

Она в страхе отступила на шаг, покачала головой.

– Ты знаешь, – сказала она дрожащим голосом, – почему никто больше в этом Альтенбаумбурге не попадал в Темный Мир?

– Нет…

– Потому, – сказала она, и смертельный страх звучал в каждом ее слове, – что никто из них недостаточно… темен! Есть люди лживые, есть нечестные, похотливые, корыстные… но все они остаются здесь, когда наступает полночь, и сила Темного Мира возрастает стократно. А вот ты..

Страх прокатился по моему телу, я сглотнул ком в горле и сказал умоляюще:

– Иллариана!.. Да, ты права, темного на моей чаше весов – гора, в то время как у других существ просто мелкие камешки!.. Один только побежденный мною Темный Бог чего стоит. Но и светлого, я уверен, у меня две горы. А то и целый хребет. Я же Фидей Дэфэнсер, а это значит – Защитник Веры. Я, как та раскаявшаяся блудница, хорошо знаю, что такое грех, но уже понимаю, что грешить нехорошо. Приятно, но… нехорошо.