Анастасия Вихарева - Кому в раю жить хорошо...

Последние слова Дьявола пришли издалека.

Манька злилась, что не может видеть его как обычно. Она достаточно хорошо изучила его повадки и могла бы по виду его определить, что сделать, чтобы мерзость ушла. Когда у Дьявола глаза добрые были, как же, жди, облюбился — готовит пакость! Виноватые — можно расслабится, время еще есть. Холодные — копай себе могилу… Озаботился — могла бы лучше, но все позади… На мир Дьявол смотрел по-другому. Добрыми глазами — любил. Озаботился — поможет кому-нибудь, бескорыстием заболел. Холодными глазами — быть беде. Виновато… ни разу не замечала, чтобы Дьявол смотрел на мир виновато. Даже не сказать к чему. А так она могла по уши стоять в дерьме и думать все что угодно — но сто ответов будет ямой.

— Замечательно! Без вины виноватая! — она бы развела руками, но руки не поднимались. Не иначе обе были сломаны, или обездвижены медикаментозно. Или связаны. — Я мерзость, мерзость! — повторила она, прислушиваясь к своему чреву. — Все беды от меня одной!

И вдруг в том месте, где она валялась, она снова увидела черта, а сама оказалась чуть в стороне и стоя.

И не одного — двух.

Теперь перед глазами у нее были две Маньки.

Один черт продолжал шевелить губами, сидя на невидимом стуле, ушедший в себя, глаза его оставались неподвижными. Второй катался по земле с затравленным видом, весь перепуганный, с уздой на голове, с удилами между зубов, облитый помоями и обмазанный какой-то гадостью, его била дрожь, он таращился по сторонам, и тоже не в себе, словно опоенный зельем. Черти были скорее мертвы, чем живы. И как бы ни старалась, рассмотреть их лица не получалось, чтобы удостовериться, что это она сама. Объемные, но какие-то несуществующие. Ни лиц путем, ни прочих частей тела. В том месте, где должно было быть тело, была тьма, наполненная содержанием. Она не понимала, не помнила, не узнавала.

Это ж сколько надо мучить человека, чтобы кровь из него добыть!

Манька сразу догадывалась, где была ее дрема, а где земля хранила боль, но боль ее и вампира смешались в одно кровавое месиво, она была почти одинаковой.

— Смотри, кому помогаешь! — одного черта пинали.

— Как от стыда отмоешься, если эту суку пожалеешь?! — второму выговаривали.

— Да-а, убытки от тебя, Маня, ничем не покроешь! — удивлялись испытующие нутро.

Теперь Манька была то одним чертом, то другим. Оба они пили ее и поили, извлекая на свет ужасы, скрытые в земле вампира, изредка из ее земли. Иногда они становились одним чертом, внезапно уплотняясь, иногда один из них таял вместе с прочими тварями. Иногда, как приведение — самый убогий, самый ненужный и сопливый — между ними ходил еще один черт. Видела она его то сбоку, то спереди, то со спины.

«Это я глазами вампира, в его эмоциональном восприятии…» — поняла Манька, когда заметила, что черт не сомневается и не противится, не сливается с остальными и не становится ею — и черт сразу перестал мозолить глаза. Вампир был о ней не лучшего мнения. Худшее из всех, какие могли существовать на земле. Наверное, он перенес на нее все свои комплексы и ужасы, которых боялся.

Она принимала боль безропотно. Привыкла терпеть. Дьявол и не мог встретить ее по-другому, так уж он был устроен. Муки, принятые в Аду, уложились бы в один день пути, когда она шла обутая в железо, с железным посохом в руке и грызла железный каравай. Теперь, когда она знала, что бьют не ее, боль уходила быстрее. Жертвой была не только она, но и другие люди, и сами вампиры. Обращения бессмертных тварей к светлому началу, пригретых в ее собственной земле, вызывали удивление: вампиры молились, осыпали дарами, и… немногие из них думали о ней в этот момент. О ней самой не было сказано ни слова, разве что вскользь, как о лице, отсутствующем на церемонии. Больше о себе любимых и о вампире, за которого просили слезно и проникновенно, расхваливая его достоинства.

Усмехнулась, представив, как радовался бы вампир, попав в Ад. Получалось, что Дьявол и в Аду был меньше его! Забыв о болезненных ощущениях, едва сдержала усмешку.

Может быть, поэтому Дьявол пристраивался одесную нечестивых богов, как только в голове вампира утверждалась мысль стать Господом воплоти? Попробуй-ка раскрыть вампира, когда всякая тварь испытывает к нему нежное чувство! Дьявол не раз шутил, что сам снимает парнушку их жизни, собирая гвоздики на гроб, чтобы вбить их в крышку, когда тот полезет к нему со словами: «Я благовествовать пришел, подвинься, окончились твои дни… Где тут… мой Спаситель Йеся?!»

Живого вампира Ад принял бы с распростертыми объятиями, дарами и славословием. Похоже, Спаситель Йеся рассчитывал именно на это. Возможно, он читал записи тех, кто тут побывал, которые хранились в назидание в храмах. Все-таки был сыном священника, хоть тот и отказывался и открещивался от него всеми святыми, скрывая греховную связь со своей племянницей, матерью Йеси. При его-то знаниях открыть бедному жениху во сне, что Богочеловек спустился в чрево невесты с небес, не составило бы труда. С другой стороны, а если бы тот же вампир принял муки земли без имиджа?! Без Манькиной земли, в которой молятся на вампира? Он не мог врасти в ее землю, и она, получая образы из его земли, не могла надеяться, что его земля будет управлять ее телом, лечить, заботится, как заботилась своя, даже распятая и униженная.

Мысли приходили по-разному. Образы земли вампира проплывали и роились, как овцы, тогда как своя земля открывалась ей, как она сама, и с каждым разом Манька острее чувствовала это различие. Сбрасывать со счетов, что она живая — было рановато. Она живая, и земля злобствует и дает показания, но время ее еще не пришло.

Что она может знать о том, что такое Ад?

Она стояла в сердце Закона. Каждый человек приходит к Дьяволу и, разрывая связь с ближним, становится душой самого Дьявола. Не женихом, не невестой, а самым настоящим ближним Дьявола, образуя уже с ним новое пространство. Родиться должен был человек заново, обрести новую кость. Понятно, почему он так категоричен и злобствует, испытывая внутренность человека. Лучше бы без ближнего, но как, если собираешься стать ближним Богу? Получалось, что ни у одного человека нет ни единого шанса войти в его общество. Ее ближний вампир, и больше не надо никаких доказательств. Она проклятая, и тоже больше не надо никаких доказательств. Обойти Дьявола многие пытались, но разум Спасителей далеко отстоял от Бога, если пытались спастись хоть как-то. Вот откуда первая заповедь: возлюби Дьявола всем сердцем, всеми помыслами, как себя, как ближнего, как землю, на которой растешь, и не дай Бог тебе обмануться тельцом, идолом, иконой, тварью, которая метит пожинать плоды на твоей земле, или прикоснуться к праху и заплакать над ним. Только он сам мог бы подсказать человеку, как отойти от греха, и когда придет время, помочь проткнуть Твердь, которая была больше, чем две земли вместе взятые.