Охотник

– До родов оставался месяц, и мы поспешили выдвинуться в путь. Как я и предполагала путешествие с нездоровой беременной женщиной в тряской карете ни к чему хорошему не привело. Роды начались посреди поля. Измученная поездкой Мария все свои силы потратила, чтобы родить ребенка. Собрав остатки сил, она взглянула на девочку и, попросив меня позаботиться о ней умерла.

– Я осталась с новорожденным ребенком на руках. Взятая с собой в дорогу кормилица не дала девочке умереть от голода, а мне лишиться рассудка от ее криков. На похороны жены Филипп не приехал, и мне пришлось все взять в свои руки. Была ли я счастлива в тот момент, ведь я не любила Марию? Нет, не была.

Мне было больно от того, что мой любимый человек страдает. Поручив воспитание девочки надежным людям, я отправилась обратно в Париж исправлять опальное положение Филиппа. С огромным трудом мне удалось добиться прощения, я испытала все способы и, получив в руки заветную грамоту с предписанием вернуться в Париж, устремилась на поиски моего Филиппа.

– Обнаружила я его в кабаке в Марсельском порту. После смерти жены облик

Филиппа перестал быть человеческим, но меня это не волновало. Сейчас мы могли быть вместе, я любила его, а для него была всего лишь другом, — Инара вздохнула и налила себе чаю.

– Предписание он порвал, даже не прочитав, а после огромного количества красного вина случилась страшная пьяная драка, в результате которой капитан корабля оказался, заколот шпагой Филиппа. Я знала, что он не виноват, но доказать обратное было не возможно. Нам пришлось бежать. Филипп просил бросить его, но не могла. Опальному дворянину еще и обвиненному в убийстве другого бежать не куда. Перед нами стаял простой выбор либо Америка, либо теплые воды Средиземного моря, готовые приютить любую заблудшую душу. Я наняла корабль, капитан которого согласился доставить нас в Геную, оттуда мы собирались отправиться в Венецию. Прибрежные воды считались относительно безопасными, но нам не повезло. Пираты, перебив команду, захватили наше судно, а нас было решено продать на невольничьем рынке в Алжире. Каких трудов мне стоило не выдать свою истинную сущность вам не понять. В первую же ночь меня повели к капитану пиратского корабля, от собственного бессилия Филипп скрежетал зубами, но объяснить, что бояться надо капитану, а не мне я не могла. После непродолжительных разговоров, капитан созвал команду и передал управление кораблем Филиппу, а сам стремительной ласточкой покинул корабль, — Инара развернула конфету и целиком отправила ее в рот.

– Начавшийся было бунт утих, при виде показавшейся на горизонте французской эскадры. И лишь мое умение управлять кораблем и трезво оценивать ситуацию помогло нам скрыться. Так мы стали пиратами. Двадцать четыре часа в сутки мы были вместе: захватывали торговые корабли, сражались бок о бок с другими пиратами, проводили безумные страстные ночи в своей каюте. А я все ждала тех самых заветных слов, которые хочет услышать каждая женщина, но Филипп молчал.

Однажды он попросил меня вернуться во Францию и проведать его дочь. Девочке исполнилось пять лет, и Филипп хотел увидеть ее. Нужно было позаботиться о ее будущем. После долгих уговоров я согласилась. Прощаясь со мной, он обнял меня и сказал, что в его жизни есть две самые любимые женщины: я и маленькая Изабелла.

Я была на вершине своего счастья, но оно было очень не долгим.

– Забрав девочку, я вернулась в Марсель. Филипп должен был прибыть в порт на торговом судне. Я ждала месяц, но он так и не появился. Позже, до меня дошли вести, что французская эскадра потопила нашу Персеиду. Мне ничего не оставалась делать, как вернуться в Париж. Моя репутация не пострадала, и я взяла воспитание девочки на себя. Я полюбила ее, как родную дочь. Изабелла дала мне то, чего я была лишена все эти годы. Я почувствовала себя настоящей любящей матерью.

Потомки моей дочери до сих пор живут до Франции.

Я сидел, раскрыв от удивления рот. Теперь мне стало понятным, почему Инара так переживает за Настю: она все еще мечтает стать матерью.

– Завтра ночью все решится. Давайте повторим попытку поспать, — предложил я, — ведь когда появится Юлий, нам будет не до сна.

Уснуть нам так и не удалось. Все разбрелись по комнатам и в одиночестве коротали время до вечера. Я вернулся в кабинет и принялся осматривать корешки книг. Мне нужна была книга по защитной магии. Поставить ей защиту от физического воздействия я не мог, а вот убрать страх и панику, помочь обрести ясность мысли было в моих силах. Я перебрал почти все книги, но нужной так и не нашел. Каждое из предложенных заклинаний требовало физического присутствия объекта, а у меня такой роскоши не было. Придется действовать топорным методом.

Я сел в любимое кресло, закрыл глаза и расслабился. Представить Настю было делом не сложным, ее яркий образ моментально возник перед глазами: вот она в нежном, цвета свежей листвы, платье входит из подъезда, ее глаза изумленно распахиваются, словно она не ожидала меня увидеть и тут же смущенно улыбается, пытаясь скрыть свое удивление.

– Настя, — шепотом позвал я. Стараясь не упустить образ, я позволил взгляду затуманиться и посмотрел сквозь нее. Сама Настя отошла на второй план, и я ясно увидел ее спокойную, повторяющую очертания тела, нежно-лавандового цвета ауру.

Как интересно, такой цвет я встречаю впервые. Обычно ауры нормальных людей пестрят сочетаниями алого и желтого с редким вкраплением синего, а тут лавандовый, плавно переходящий в фиолетовый с синими пятнами. Настя верила в сказки, маленькая девочка, живущая в своем выдуманном мире. Ей интереснее существовать вне реальной жизни, там, где жизнь безбедна и полна волшебства.

Лавандовым людям гораздо приятнее воображаемые картинки мира, где порхают бабочки, растут цветы и бродят нимфы, чем грязные бетонные мегаполисы.

Реальность представляется им холодной и жестокой. Что ж добро пожаловать в сказку, но вместо прекрасных нимф и бабочек все тот же грязный бетонный мегаполис.

Я мысленно потянулся к ее разуму, аура неохотно сжалась и тут же выстрелила длинными острыми иголками страха, напоминая испуганную рыбу-шар. Лавандовые и фиолетовые цвета сменились серым цветом ужаса местами переходящим в непроницаемо черный. Настя боялась за свою жизнь. Кончики иголок горели оранжевым — беспокойство за других, близких ей людей. Немного зная Настю, я предположил, что она беспокоится за своих родных. Только такой человечек, как она, в такой ситуации мог думать еще о ком-то другом. Я пригляделся — аура не пульсировала, значит, Настя спит. Это упрощает задачу.

– Настя, — тихонько позвал я, — твои родные в безопасности. Я помогу тебе, — продолжал шептать я, представляя, что ласково поглаживаю ее по голове. Острые иглы немного сгладились, отупляющий и застилающий разум животный ужас ушел, оставляя место простому страху. Я не мог убрать его полностью, чтобы правильно оценивать обстановку и адекватно реагировать, она должна его чувствовать. Полное отсутствие страха может привести к непоправимым последствиям. Продолжая мысленно поглаживать ее, я прислушался. Через мгновенье я скорее ощутил, чем услышал ее ровное дыхание. Настя успокоилась. — Я люблю тебя, — признался я, прежде чем разорвал связь.