Мария Семёнова - Ошибка 2012. Джокер

— Надеюсь, - буркнула она вслух и вновь по­смотрела на Забелина. — Николай Ильич, а насчёт Сизова для начала не вразумите? Он, оказывается жив-здоров, но зачем тогда записку дурацкую под ванной оставил? Марьяна вот говорит, я пойму...

В самом деле, хватит уже быть дурой в этой странной игре. «Знать бы ещё, во что играешь, с кем и но каким правилам. И каковы ставки...»

Забелин помрачнел и нахмурился.

— Сизов трус, предатель, гад и кончит нехоро­шо. А записка — капкан на вас, Оксана Викторовна. Персональный. На тетрадку был навешен магичес­кий замок, так что для простого смертного она не существовала. Но вы её обнаружили и даже прочли, повесив себе тем самым на снину мишень. Теперь они попытаются всеми средствами избавиться от вас. Что, собственно, мы нынче и наблюдаем...

— Объясните всё-таки, что за «они»? И чем я им помешала? — в который раз сделала заход Варенцо­ва, но безрезультатно. Забелин промолчал, и чувст­вовалось, что говорить он не намерен.

— Оксана, милая, поймите, — нарушила паузу Марьяна. — У нас совсем другая игра, другие пра­вила, другие ставки. Так что не на все свои вопросы вы сумеете найти у нас ответы. Мы можем дать на­колку, подсказать, в саксом экстренном случае — по­мочь... Но только в самом экстренном, когда дело касается жизни... Как тогда в Москве, во время от­вальной... Ты меня понимаешь, подруга?

И тут Оксана внезапно поняла, что слышит го­лос Людмилы, твёрдый, хорошо поставленный голос настоящего завуча. На миг она абсолютно въяве увидела короткую причёску, знакомое, а-ля Мэри- лин Монро, лицо Пашиной жены... но краткий миг кончился, и Людмила ушла — перед ней опять си­дела Марьяна, вполне длинноволосая, грустно улы­бающаяся, сосредоточенная и чужая.

— Так это... это, значит.» это ты звонила мне то­гда? — осипшим голосом спросила Оксана. Куда-то разом подевались все годы, отделившие её от того страшного вечера. Изрыв, разнёсший кваргиру, рёв вулкана отнимавшего у неё мужа и дочь, ужас, мрак, отчаяние, рассветы без надежды. Постылая, одино­кая, безрадостная жизнь. — Ну, спасибо, выручила Не дала пропасть...

Она выговорила это внешне спокойно. Не заку­сила губу, не разревелась. Сашку с Глебом слезами не вернёшь, тем паче, что слёз уже не осталось, все давно кончились. «Ладно, холера с вами, игра так игра Только уж играем по-крупному, идём до кон­ца! Жизнь копейка, судьба индейка! Вот только- хорошо бы сперва Краева иовидать. Заглянуть в гла­за, сказать хоть два слова..»

— Спасти твоих было нельзя, — тяжело вздохну­ла Марьяна и посмотрела Варен новой в самую ду­шу. — Правила, о которых я говорю, они как законы природы, не мы их придумали, не нам и отменять. Прости и пойми. Если сможешь... — Резко подня­лась, заложила за ухо непослушную прядь и скоман­довала совсем другим тоном: — Эй, сильный пол, кто-нибудь! Внизу в холодильнике окорёнок с ли­вером — вытащите, пусть погреется. Только сами не съешьте, это котам!

— Есть, мэм, — отозвался за весь сильный пат Забелин и страшно загремел крышкой казана — Эй, когы, а чем это таким вы у нас заняты?!

Оглянулись все, кроме Варен повой, прятавшей слёзы. Тайком утерев глаза, повернула голову и она. Оказывается, Пушок успел перемигнуться с Тихо­ном, и оба безобразника с невинным видом по боль­шой дуге подбирались к двери парника.

— Ну ты смотри, спелись, поганцы, — восхити­лась Марьяна — Опять за огурцами! И твой туда же! Добро бы сорвали и съели, а то ведь понадку- сывают и бросит. Брысь, пакостники!

На последних словах она резко повысила голос, и дверь в теплицу закрылась, словно захлопнутая незримой рукой. Ну да ветер...

- Так, всё должно быть готово. — Быстрое под­нял крышку казана, ловко поддел тазик и отшатнул­ся от обжигающих струй пара — Эх!.. Николай Иль­ич, блюдо готовь!..

И принялся бе{)ежно размешивать плов.

Блюдо, увенчанное перчиком и обложенное чес­ночинами, на вытянутых мужских руках проплыло к столу, Марьяна спохватившись, торопливо разда­ла тарелки и ложки... Кто называет плов «тяжёлой» едой и берётся утверждать, будто его вредно есть на ночь, тот просто никогда не пробовал настоящего плова...

Другое дело, что и вкушать его необходимо, скажем так, с полной отдачей. Как, впрочем, и лю­бую добрую пищу. С незамутнённой душой, пре­исполненной благодарности и любви... К сожале­нию, с душенной гармонией у Оксаны было нынче туго.

Опасностями и угрозами её давно уже было не запугать, но хоть знать бы, кому она встала поперёк дороги? Откуда дует ветер, принёсший эту чёртову мурру? Может, отзвуки давнего взрыва, унёсшего Глеба и Сашку?.. Да нет, не похоже. Здесь пахнет не

Чечнёй. Но тогда чем? Магией?.. Господи, в два­дцать первом веке живём. Вон и плов иочти съеден, у котла дно видать, а мурра как лежала, так и лежит, прахом не рассыпается.

«Надо её в холодильник, а завтра обязательно Нигматуллину показать. Уж он-то всякого насмот­релся. Определит небось, что за редкие виды у нас в Пещёрке но гостиничным номерам шастают. Вот попьём чаю, и сразу Коляюшу позвоню. Он мне со­действие обещал? Обещал. А сейчас, пока ещё свет­ло, зверюгу сфотог-рафирую. Может, сразу MMSom ему для Нигматуллина и зашлю...»

Выбравшись из-за стола, Оксана подошла к ска­меечке, под кото|юй покоилась мурра, и заново раз­вернула мусорные мешки. В телефоне у неё было аж пять мегапикселей и неплохой объектив, позво­лявший, помимо прочего, съёмку с близкого рас­стояния. Щёлкнув несколько раз, Оксана положила рядом с головой мурры для масштаба спичечную коробку, поднесла аппаратик к самым юшкам... и вдруг услышала непонятный звук Такой, будто по­шёл трещинами молодой неокрепший ледок. Оксана непроизвольно отшатнулась и увидела это пошла трещинами одеревеневшая мурра. Ещё миг, и тело твари развалилось на бесформенные куски, а те, в свою очередь, прямо на глазах рассыпались в мель­чайшую пыль. Считаные секунды на земле смутно угадывались очертания только что лежавшего здесь существа, потом ветер подхватил невесомый тлен и развеял его над грядками с кабачками.

Прятать в холодильник сделалось нечего. Как и было обещано.

Руки начали ощутимо дрожать. Оксана торопли­во вызвала только что сделанные фотопифии на просмотр, прокрутила телефонную память в одну сторону, в другую...

И выругалась вполголоса. Хвалёная цейсовская оптика схватила все краски и контуры — травку, цветочки, пакет, коробок, серые доски скамейки... Мурры на снимках не было. Вместо неё красовалась заготовка для кружка мягкой игрушки — связанный узлом старый чулок с криво пришитыми пуговками вместо глаз.

— Это что ж делается-то. а? — вслух пожалова­лась Варенцова и обратилась к сдинствешюму су­ществу, способному понять её до конца: — Тиигка! Тишенька! Получается, какая-то тряпка нам дверь когтями разворотила?..