Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – рауграф

– Знаю, ты не проедешь мимо, как делают все местные…

– Мимо чего? – спросил я.

– Там есть нехорошее место, – объяснил он. – Совсем рядом с дорогой. Если ехать мимо и смотреть только вперед, ничего не случится. Люди так и приловчились…

– Ага, – сказал я с нервозностью, – а я, конечно, человек недисциплинированный, не удержусь… Силы воли во мне совсем нет. Не воспитал, мода на силу воли кончилась как раз в год моего рождения… Так кто там?

– Никто не знает, – ответил он сухо. – Что-то утаскивает людей так быстро, что никто и глазом не успевает моргнуть. Нечто такое, что не выносит человеческого взгляда.

– Не выносит, – пробормотал я, – так отворачивалось бы или убегало. Или хотя бы рылом в землю… А то утаскивать!

Он развернул прямо в руках монашка полотенце, моему взору предстал медный кастет. Четыре отверстия для пальцев, точно рассчитанная толстая пластина для сдавливания в ладони, полустертые руны на гладкой поверхности…

Я посмотрел с недоумением, перевел взгляд на отца Дитриха:

– И что я с ним буду делать? Это не рыцарское оружие!.. Это… это для разбойников!

Он невесело усмехнулся:

– Сын мой, демоны – не рыцари. Будешь с ними вести себя по-рыцарски – умрешь быстро и страшно.

Я принял кастет, все еще с отвращением вдел в отверстия пальцы. Сидит удобно, будто отлили по моей мерке, на выступающих частях, которыми и наносится удар, вырезаны кресты, а также непонятные значки, я бы сказал, что руны, как говорю на все непонятное, но это скорее каббала.

– И что… – спросил я, – помогает там, где меч бессилен?

– Не только меч…

– А что еще?

Он развел руками:

– Некоторые из демонов настолько тупы, что не понимают обращенных к ним святых слов.

Я погладил кастет кончиками пальцев другой руки. Остается впечатление, что прикасаюсь к чему-то близкому и даже родному, словно на дне моей души зашевелилось и начало просыпаться нечто темное, бандитское, пещерное.

– Люди тоже, – ответил я.

– Только обещай, сын мой, использовать в самом крайнем случае.

– Против демонов?

– Против людей, – уточнил он.

– Конечно, святой отец, – ответил я честно. – Сперва всегда Слово!.. Без него нельзя. А потом слово за слово…

Он коротко перекрестил меня, вздохнул, в глазах сомнение и тревога. Почему-то он всегда вздыхает, когда видит меня, и перестает улыбаться, хотя, как сам же не раз признавал, я сделал для Церкви больше, чем иные великомученики.

– Отец Дитрих, – сказал я, – к вам просьба. Если вы смогли бы отпустить со мной отца Богидерия, я был бы просто счастлив…

– Отца Богидерия? – удивился он. – Зачем он вам… ах да, он же знаток по стали, все собирает способы выделки и методы закалки, а еще добавки, что делают то хрупкой, то вязкой… Увлечение, надо сказать, странное для монаха, но все равно это знание о мире, а такое дело всегда богоугодно.

Я ответил с поклоном:

– Все верно, отец Дитрих. Со мной должен быть человек, который лучше меня поймет, что можно выплавить из той руды, с какими трудностями и много ее там или мало. Хотя бы приблизительно.

– Хорошо, – ответил он, хотя в его ровном голосе и прозвучала нотка сомнения, – я верю, что все ваши деяния направлены на служение нашему Господу, хотя порой ваши действия и кажутся странными.

– Это именно тот случай, – заверил я.

Выехали на рассвете, сэр Палант, который не просто сова, а выдающаяся сова, жутко не выспался, ехал через еще сонный город хмурый и ныл, что спросонья прищемил палец так, что вон как распух, дергает, словно там черти играют…

Арчибальд посматривал с сочувствием, спросил у посмеивающихся рыцарей:

– Может быть, его просто добить?

Палант саркастически:

– Вот это сочувствие! Достойное орифламца.

Я прислушался, вдруг да начинаются распри, а потом начнутся стычки между теми и другими, но со вздохом облегчения понял, что Арчибальд и другие рыцари просто нашли еще одну нишу для подколок, спешно заменяя персонажей старых анекдотов армландцами, брабандцами и орифламцами и наперебой рассказывая друг другу.

На городских воротах небольшая свалка, стражи заломили руки за спину молодому парню и пытались утащить с нашей дороги, а он рухнул на колени и закричал отчаянно:

– Не надо!.. Я исправлюсь!.. Я никогда больше не буду воровать!.. Никогда-никогда, клянусь!

Макс посмотрел на меня с вопросом в глазах:

– Что скажете, милорд?

Я отмахнулся:

– Вчера только здесь же вешали двух воров. И неделю назад еще одного. Почему он не передумал тогда?.. Повесить!

Стражи набросили парню веревку на шею и потащили к стене. Он бился в их руках, обливался слезами, вопил, кричал о бедной матери-старушке, о младшем братике. Вопли звучали настолько убедительно, что Макс снова заколебался, но вора уже встащили по ступенькам на стену, поставили на самом краю и, привязав другой конец веревки за каменный зубец, приготовились спихнуть несчастного вниз.

Я спросил громко:

– В самом деле раскаиваешься?

– Да, – закричал он, – да!.. Я совершил преступление, я согрешил, в чем и раскаиваюсь всей душой и всем сердцем!

Я кивнул:

– Хорошо. Твое раскаяние принято. Да зачтется тебе это в аду, в рай все равно таких не пускают…

Страж уловил мой кивок, толкнул вора в спину. Тот рухнул, веревка дернула за шею, мы услышали хруст шейных позвонков. Он закачался в воздухе, на лице все еще недоумение, за что, он же покаялся…

Арчибальд подъехал ближе, покачал головой:

– Сэр Ричард, вы безжалостны.

– Я жалостлив, – возразил я, – ко всем тем, кто проходит под этими вратами. Они должны видеть, что воры не могут получать преимущества над ними. Все на свете только трудом, сэр Арчибальд, только трудом!.. Никак иначе. У меня вор не отделается штрафом или выговором.

В сторонке от дороги за старым кладбищем выросло новое, где по строгому приказу отца Дитриха хоронили тех, кто недостоин лежать рядом с правоверными христианами: еретиков, колдунов, чернокнижников, устроителей и участников черных месс.

Отец Богидерий торопливо перекрестился и пробормотал молитву с просьбой быть милостивым к этим заблудшим людям, а сэр Растер громко подивился:

– Сколько свежих крестов… Неужели все наша работа?

– Это не кресты, – сказал я оптимистично. – Это плюсы нашей деятельности.

Макс все вырывался вперед, под ним хоть и боевой конь, но Макс умело подобрал себе более скоростного, чем способного проламывать оборону противника, за что я мысленно поставил молодому военачальнику плюсик. Он помнит, что на нем пехота, которая должна принимать и выдерживать удар тяжелой конницы, потому и конь такой, чтобы успеть как можно быстрее промчаться из конца в конец ощетинившейся копьями линии и все проверить лично, ободрить, быстро поправить…