Алексей Фурман - Дар

Каждый отвечает только за себя и только перед собой. Таков был единственный Закон, который ведуны признавали непреложным.

В покорности или непокорности Кругу Хранителей не было ни добра, ни зла, ни порока, ни добродетели. Опасность таило в себе только сомнение само по себе. Сомнение было врагом искренности, оно не давало вложить душу в выбранное действие. Сомнение отнимало силу, а значит, уменьшало вероятность удачного для ведуна исхода предстоящей охоты.

Что бы там себе ни думали люди, далекие от ведовского братства, а в поединке ведуна даже с обычной нежитью шансы обеих сторон на победу были почти равны. Конечно, можно было склонить чашу весов на свою сторону, организовав, к примеру, облаву. Но ведунов, во-первых, было маловато для того, чтобы вести такие масштабные действия по всем людским землям. А во-вторых – и это было самое главное – Хранители не придавали особого значения исходу «охоты».

И все же, несмотря ни на что, самоубийц среди ведунов не было. А схватка один на один с оборотнем для обычного члена братства была бы именно самоубийством. Такая охота и подавно была уделом немногих.

Хранители не уставали повторять – естественно, не для посторонних, – что истребление нежити не является целью ведовского братства. Равно как не является его целью и защита человеческого рода от истребления. Во всяком случае, не любой ценой.

Единственной достойной целью и способом бытия Хранители считали сознательное следование своей судьбе. Они говорили, что у человека при жизни есть два пути: согласиться с Судьбой, чтобы она его вела, либо воспротивиться ей, чтобы она его тащила. С другой стороны, Хранители говорили, что судьба это не цепь, которая не дает ступить и шага в сторону, а скорее ветер, дующий в определенном направлении. А уж будет этот ветер попутным или встречным – решать только самому путешествующему по океану Жизни.

В общем, понять все это было непросто, а уж объяснить людям, далеким от ведовского пути, пожалуй, что и невозможно.

За всеми этими размышлениями ведун как-то незаметно для самого себя вновь оказался среди домов хорошо уже знакомой ему деревеньки. И тут…

– Эй, мил человек, далеко ли путь держишь?

Ведун удивленно обернулся. Неподалеку у невысокого заборчика, отгораживавшего один из дворов от единственной деревенской улицы, стоял, опираясь на суковатую клюку, невысокий старичок в красной рубахе, подпоясанной некогда расшитым, а ныне выцветшим до серости поясом. Седой как лунь старичок подслеповато щурился против солнца.

– Ты меня, отец? – на всякий случай оглянувшись по сторонам, уточнил ведун.

– Тебя, тебя! – старичок мелко закивал. – Ты часом не ведун будешь?

– Он самый, – все больше удивляясь, ведун приблизился к разговорчивому деду. Нечасто незнакомые люди, будучи в здравом уме и твердой памяти, обращались к нему с вопросами таким хозяйским тоном.

В трех шагах смелость и разговорчивость деда нашли простое и понятное объяснение. Даже стоя с наветренной стороны, ведун без труда учуял исходящий от дедка густой запах хмельного.

– Вот вы, ведуны, – дедок воинственно вздернул редкую бороденку. – К старшим уважение имеете?

– Ясное дело! – ведун почтительно склонил голову, пряча улыбку. – Как же без этого?

– Ну а раз так, – старичок немного смягчился. – То милости прошу на мою завалинку. Разговор у меня к тебе есть. Сурьёзный.

Толкнув скрипучую калитку, он заковылял к утонувшей в смородиновых кустах невысокой хибаре. Ведун без разговоров пошел следом. От хибары за десять шагов несло (во всяком случае, для ведуна запах был резковат) хмелем, брагой и какими-то травами. Личность старичка стала понемногу проясняться.

На низкой завалинке дремал на солнышке серый кот с оборванным ухом. Погруженный в свои кошачьи сны, он нервно подергивал усами и белым кончиком пушистого хвоста.

Дедок, кряхтя, опустился на завалинку и похлопал рядом с собой высохшей ладонью.

– А ну садись!

Ведун послушно сел. Подувший ветерок отнес ненадолго в сторону хмельные ароматы, исходящие от дедка и его жилища. Воспользовавшись моментом, ведун с наслаждением вдохнул запах горячего дерева и нагретой солнцем смородиновой листвы.

С другой стороны улицы за ним наблюдала стайка мальчишек, самому старшему из которых было от силы лет девять-десять. Заметив, что ведун на них смотрит, пацаны смущенно потупились, а через минуту, взбивая босыми пятками дорожную пыль, дружно порскнули прочь.

– Ну, давай, рассказывай! – воинственно уставившись на ведуна, дедок мелко закивал, тряся козлиной бороденкой.

– Так о чем рассказывать-то, дед Филимон? – уточнил ведун.

– Ишь ты! – искренне удивился дед. – Знаешь меня, стало быть? Откудова?

– Слухом земля полнится, – уклончиво ответил ведун. – Рассказывали добрые люди.

– Н-да? – Филимон, подозрительно прищурившись, вгляделся в лицо ведуна. Не заметив, однако, ничего подозрительного, он приосанился и попытался придать лицу важное выражение. Получилось у него, мягко говоря, не очень, но ведун снова сдержал улыбку.

– Оно конечно, – милостиво согласился Филимон. – Рассказать могли. Меня-то ить тут кажная собака знает. А расскажи-ка ты мне вот о чем, – спохватившись, посуровел дед. – Что ж это за безобразия такие творились нынче ночью в лесу окрестном. Это сколько ж душ невинных загублено! А ежели б эта тварь небожеская в деревню нагрянула? Тогда-то что? Ты-то куда смотрел? Чего молчишь-то?

– Сплоховал я, отец, – с покаянным вздохом опустив голову, признал ведун. – Не успел, стало быть…

– Ась?

– Виноват, говорю!

– Вот то-то и оно, – заметил Филимон неожиданно подобревшим тоном. – Хорошо хоть, от вины своей не отказываешься! Признаешь, значит… Я ведь вашего брата – ведунов – маленько знаю. – Дед погрозил ведуну похожим на сухую веточку пальцем. – Можете вы, когда хотите! Так что ты уж давай, сынок, в другой раз не оплошай! Делай свое дело как должно, коли уж с князем нашим в цене сошлись.

– Сделаю, отец, – заверил ведун. – Не сомневайся.

– Ну-ну, ну-ну, – закивал Филимон. – Уж сделай…

На верхушку смородинового куста села маленькая желтогрудая птичка. Покачиваясь на тонкой ветке, она неуверенно пискнула и покосилась на спящего кота. Ведун тоже повернул голову. Кот лениво приоткрыл хитрый зеленый глаз. Птичка пискнула еще раз и, вспорхнув с ветки, перелетела за забор в соседний двор.

– А мужиков-то дружинных жалко, – печально заметил Филимон. – Не в свое дело они, конечно, сунулись, а все ж таки…

Ведун посмотрел на деда с нескрываемым удивлением. Такое понимание со стороны простого поселянина было для него в диковинку.

– А воевода-то наш мужик крепкий, – помолчав, со вздохом сообщил Филимон. – Правильный мужик. Вона каким героем получился – в одиночку на оборотня попер, людей своих заслонил. Н-да… – Филимон снова мелко закивал.