Анна Гурова - Мельница желаний

«С ума они посходили, что ли? – отстраненно думает Ильмо. – К чему эти еловые лапы? Сейчас же не Йоулу!»

Йоулу – праздник середины зимы. Единственный день в году, когда карьяла чествуют Калму, надеясь откупиться от ее гнева и голода, чтобы род дожил до весны без потерь. Весной и летом молятся богам Голубых полей и их неисчислимым младшим сородичам, невидимо населяющим земли карьяла. Но в самые холодные и темные дни зимы люди вспоминают о владыках Маналы, которые властны над жизнью не тем, что дают ее, а тем, что забирают. Родичи поют, пляшут вокруг костра, жертвуют пиво и овес, славя Калму. Пусть тень, что опускается на земли карьяла холодной зимой, укроет людей от взгляда смерти…

Ильмо остановился и крепко зажмурился, растирая озябшие руки. «Да что же это со мной? При чем тут Йоулу?! До зимы еще дожить надо. Я, может, и не увижу этой зимы – если мне предстоит идти в Похъёлу…»

В колючем воздухе разносился смех и болтовня детей, которым давно пора было спать. Где-то девушки нестройным хором, сбиваясь на хихиканье, запевали праздничные песни. Но стоило затихнуть пению, как молчание леса заполоняло пространство, выпивая силы. Холод преследовал Ильмо по пятам. Он не выдержал – и шагнул к ближайшей избе. Дверь была приоткрыта, изнутри пробивался яркий свет, доносились веселые голоса. Ильмо даже не разобрал, чей это дом. Ему просто хотелось укрыться от призрачного холода – поближе к огню и людям.

Он откинул шкуру и проскользнул внутрь в облаке холодного пара, словно в самом деле вошел с мороза. В избе было жарко – как раз прогорели дрова в очаге, и раскаленные головни полыхали радужной синевой. У печи прямо на полу расселась кучка детишек, завороженно слушая старика-сказителя. Торжественный старческий голос размеренно, как заклинание, выпевал слова руны о Калева, легендарном герое – победителе Похъёлы. Ильмо ее узнал – это была та самая руна о Трех Хийси, что пел на ярмарке саами. А старик, что пел ее, был Вяйнемейнен.

«Точно, сплю, – подумал Ильмо с облегчением. – Вяйно и прочие сейчас у Куйво, я же только что от него ушел».

Он встал за спинами детей, протягивая руки к огню. Пение шло своим чередом. Вскоре старец закончил и умолк, дети зашумели.

– Что же это – получается, Калева убили? – возмущенно воскликнула маленькая девочка.

– Да никто его не убивал, – возразила другая. – Он же сын богов, а значит – непобедим.

– А у меня тоже медные волосы! – с гордостью и страхом заявил маленький мальчик, встряхивая темно-рыжими вихрами. – Значит, и я непобедим?

– Потомков Калева много, – сказал Вяйнемейнен. – К примеру – Ильмаринен, что прячется у вас за спинами. Никто не знает, кто носит в себе росток вечной юности, и в ком он возродится и для чего…

– Может, хватит? – мрачно спросил Ильмо.

– Если же род Калева измельчал и уже не способен порождать героев, готовых достойно принять свое предназначение, – спокойно продолжал Вяйно, – то горе ему! Ведь мощь Похъёлы растет с каждым днем, и нет больше никого, кто готов бросить ей вызов…

– Когда я вырасту, я пойду воевать с Похъёлой! – крикнул медноволосый мальчик.

– И я, и я! – наперебой закричали другие.

– А я не пойду! – рявкнул Ильмо, развернулся и выскочил за дверь.

Конечно, в детстве он кричал то же самое, что и детишки. Теперь-то он прекрасно понимал, что ни с какой Похъёлой воевать не пойдет. Какая война, о чем они? После Калева никто из карьяла туда не ходил, а если кто и ходил, то назад не возвращался. Не воином ему суждено стать, а жертвой за Рауни. Надо было сразу поступить так, как советовал благоразумный Антеро: уйти из Калева и поселиться в лесу. В Тапиоле он всегда был желанным гостем…

Сзади его кто-то похлопал по плечу. Ильмо обернулся как ужаленный и снова увидел Вяйно.

– О чем задумался, охотник?

«Ну что же он от меня никак не отвяжется!» – с тоской подумал Ильмо.

– Ты прослушал руну? Понял, о чем она?

– Понял, понял. Как раз думал о том, что если бы Трем Хийси пришла такая блажь, то еще до утра на месте Калева осталась бы только куча холодных бревен, засыпанных снегом. Если в этой руне правды хоть на четверть, все мы, даже вместе с Калева – то есть с тобой – ничего не смогли бы сделать с Тремя Хийси. Не говоря уж о самой Похъёле.

– Ничего ты не понял, – покачал головой Вяйно. – Три Хийси – жители Похъёлы, и в земли карьяла им путь закрыт. Всему в мире отведено свое место, даже Калме. Точнее, было отведено – пока не появилось сампо. Теперь в руках тунов – смертных, одержимых страстями рабов Калмы – божественная вещь становится орудием разрушения. Ты боишься идти в Похъёлу, но пойми: еще немного, и Похъёла придет сюда. Она уже идет…

– Поэтому так холодно и мне мерещится Йоулу? Или это ты наводишь морок?

– Вот как? – с любопытством произнес Вяйно. – Нет, я не колдую. Но если тебе мерещится Йоулу, это неспроста. Что такое, по-твоему, Йоулу?

– Изволь. Йоулу – темная вершина года, зима за спиной, – мрачно сказал Илмо. – Это волки, что крадутся за ослабевшим лосем, чтобы сожрать его заживо. Кажется, оглянешься, а за плечом караулит холодная пустота…

– Если так, то зачем его праздновать?

– Из трусости. Вяйно рассмеялся.

– Посмотри наверх, сколько огней в Голубых полях! Это Укко собирает богов на праздничный пир. Ильматар украшает лоб и грудь звездами, а Таара зажигает северное сияние. Йоулу отмечают во всех землях и люди, и хийси. Этот мир славно и разумно устроен богами, в нем место и для зимнего Йоулу, и для летнего Кекри. Когда приходят холода, мы встречаем их радостью, а не плачем. Смех убивает страх, огонь и веселье прогоняют смерть. Давай, Ильмо, не кощунствуй и быстро развеселись.

– А если я переберу пива, упаду в сугроб и замерзну насмерть?

– Станешь добровольной жертвой Калме, притом бесполезной и дурацкой.

– Разве сейчас я не жертва?

– Если сам хочешь считать себя жертвой – то непременно ею станешь.

– Намекаешь, что есть надежда на успех?

– Да о чем же я твержу! Тебя выбрали боги не для жертвы, а для битвы.

Вяйно помолчал и добавил:

– Пока еще надежда есть. Но если ты откажешься – наступит ночь без рассвета. В такую ночь где-то открываются невидимые врата, из которых веет холодом вечной тьмы. Иногда в эту дверь уходишь ты, а иногда из нее приходят к тебе. Если такая ночь когда-нибудь придет к тебе, ты ее узнаешь и поймешь, что ты – ничто перед лицом судьбы. Вот такую ночь ты и должен предотвратить.

– Да почему именно я?

– Потому что кроме тебя – некому.

Вяйно вернулся в избу. Дверь захлопнулась, и вдруг морок прошел. Холод перестал жалить Ильмо. Он стоял на улице, и никакого Йоулу в помине не было. Во дворах шелестели рябины, родичи праздновали победу над туном. Вот потащили голову на шесте к холму, чтобы сжечь перед лицом предка. Рауни весело скалился с наконечника копья. Ильмо подскочил к избе, распахнул двери – пусто, темно, и ни детей, ни Вяйно.