Кристофер Паолини - Эрагон.Брисингр

– Рахна была удовлетворена ее предложением, и поэтому тогда она сделала Магхару миловидной, и Магхара вернулась в свою деревню, и все удивлялись ее красоте. С новым лицом Магхара стала самкой барана, которого хотела, и у них было много детей, и жили они в счастье семь лет. Затем Рахна пришла к Магхаре и сказала: ‘Ты провела семь лет с бараном, которого хотела. Ты наслаждалась ими?’ И Магхара сказала: ‘О да’. И Рахна сказала: ‘Тогда я пришла за своей платой’. И она осмотрела их каменный дом, и схватила самого старшего сына Магхары, и произнесла: ‘Я возьму его’. Магхара просила Женщину с позолоченными рогами не забирать ее самого старшего сына, но Рахна не смягчилась. Наконец, Магхара взяла булаву своего самца и напала на Рахну, но булава разрушилась в ее руках. В наказание Рахна лишила Магхару данной красоты, и затем Рахна забрала сына Магхары для своего зала, где находятся концы земли, и назвала мальчика Хеграз и воспитала его одним из самых могущественных воинов, который когда-либо ходил по этой земле. И таким образом, нужно учиться у Магхары никогда не прокладывать судьбу силой, иначе ты потеряешь то, чем дорожишь больше всего.

Эрагон смотрел, как ярко светящийся край полумесяца появился над восточным горизонтом.

– Расскажи мне что-нибудь о своих деревнях.

– Что?

– Что-нибудь. Я испытал сотни воспоминаний, когда был в памяти и Кхагры и Отвека, но могу вспомнить только часть из них и те недостаточно хорошо. Я пытаюсь осознать то, что видел.

– Есть много того, что я могу рассказать тебе, – прогрохотал Гарцвог. Его серьезные глаза были задумчивы, он поработал своей импровизированной зубочисткой около одного из клыков и затем сказал:

– Мы берем поленья и вырезаем из них образы горных животных, и их мы вкапываем в землю вертикально у наших зданий, таким образом, они отпугнут духов дикой местности. Иногда столбы, кажутся, почти живыми. Когда ты идешь по одной из наших деревень, то можешь чувствовать глаза всех вырезанных животных, наблюдающих за тобой... – Кость остановилась в пальцах ургала, затем возобновила движение назад и вперед. – Над дверным проемом каждой хижины мы вешаем намну. Это – полоска ткани такая же широкая, как моя протянутая рука. Намна ярко окрашена, и образы на них изображают историю семьи, которая живет в той хижине. Только старейшим и самым искусным ткачам разрешают добавлять к намне или повторно ткать ее, если она повреждается... – Кость исчезла в кулаке Гарцвога. – В течение зимних месяцев те, у кого есть пара, работают с ними над своим каминным ковриком. Требуется, по крайней мере, пять лет, чтобы закончить такой коврик, таким образом, к тому времени, когда он сделан, ты знаешь, сделал ли ты хороший выбор партнера.

– Я никогда не видел ни одну из твоих деревень, – сказал Эрагон. – Они должны быть очень хорошо спрятаны.

– Хорошо скрыты и защищены. Немногие из тех, кто видел наши дома, живы, чтобы рассказать об этом.

Сосредотачиваясь на кулле и разрешая резкости вползти в его голос, Эрагон сказал:

– Как ты выучил этот язык, Гарцвог? Был человек, который жил среди вас? Вы держали кого-то из нас как рабов?

Гарцвог вернул пристальный взгляд Эрагона без ответной реакции.

– У нас нет никаких рабов, Огненный Меч. Я вырывал знания из умов людей, с которыми сражался, и делился ими с остальной частью моего племени.

– Вы убили много людей, не так ли?

– Вы убили много Ургралгра, Огненный Меч. Вот – почему мы должны быть союзниками, или моя раса не выживет.

Эрагон скрестил руки.

– Когда Бром и я выслеживали раззаков, мы проходили через Язуак, деревню у реки Найнор. Мы нашли всех людей сложенными в центре деревни, мертвыми, с ребенком, наколотом на копье наверху этой груды. Это была худшая вещь, которую я когда-либо видел. Ургалы были теми, кто их убил.

– Прежде, чем у меня выросли рога, – сказал Гарцвог, – мой отец взял меня, чтобы посетить одну из наших деревень вдоль западных краев гор Спайн. Мы нашли своих людей замученными, сожженными и убитыми. Люди Нарды узнали о нашем присутствии и напали на деревню со многими солдатами. Ни один из нашего племени не спасся... Верно, мы любим войну больше чем другие расы, Огненный Меч, и это было нашим крахом много раз раньше. Наши женщины не рассматривают барана как партнера, если он не был в сражении и не убил, по крайней мере, трех противников. И радость боя отличается от любой другой радости. Но, хотя мы любим военные подвиги, это не означает, что мы не осознаем своих ошибок.

Если наша раса не сможет измениться, Гальбаторикс убьет всех нас, если победит варденов, и ты и Насуада убьете всех нас, если вы свергнете этого предателя с языком змеи. Разве я не прав, Огненный Меч?

Эрагон дернул подбородок, кивая.

– Да.

– Это не хорошо, тогда, останавливаться на прошлых заблуждениях. Если мы не сможем проигнорировать это, что делала каждая из наших рас, то никогда не будет мира между людьми и Ургралгра.

– Как мы должны относиться к вам, впрочем, если мы победим Гальбаторикса, и Насуада даст вашей расе землю, которую вы попросили, а лет через двадцать ваши дети начнут убивать и грабить, когда только так они могут получить партнера? Если ты знаешь свою собственную историю, Гарцвог, то ты знаешь, что так было всегда, когда ургалы подписывали мирные соглашения.

С хриплым вздохом Гарцвог сказал:

– Тогда мы будем надеяться, что есть еще Ургралгра за морем и что они более мудры, чем мы, поскольку нас не будет больше на этой земле.

Ни один из них не говорил больше той ночью. Гарцвог свернулся на своей стороне и спал со своей огромной головой, лежа на земле, в то время как Эрагон завернулся в свой плащ и сидел напротив пня и пристально глядел на медленно вращающиеся звезды, уплывающий в и из его снов наяву.

К концу следующего дня они вошли в поле зрения Беорских гор. Сначала горы были не чем иным, как призрачными очертаниями на горизонте, искаженные гранями белого и фиолетового, но поскольку вечер приближался к ночи, далекая цепь приобретала сущность, и Эрагон смог разобрать темную группу деревьев вдоль основания, и выше них еще более широкую группу мерцающего снега и льда, и, все еще более высокие, пики сами собой, которые были серым, голым камнем, так как они были настолько высоки, что никакие растения не росли на них и никакой снег не падал на них. Как тогда, когда он в первый раз увидел их, полный размер Беорских гор потряс Эрагона. Каждый его инстинкт утверждал, что ничего такого большого не могло существовать, и все же он знал, что его глаза не обманывали его. Горы составляли в среднем десять миль высотой, а многие были еще выше.

Эрагон и Гарцвог не останавливались этой ночью, а продолжили бежать в часы темноты и в течение следующего дня. Когда настало утро, небо стало ярким, но из-за Беорских гор был почти полдень прежде, чем солнце прорвалось выше между двумя пиками и лучами света такого же широкого, как сами горы заструилось по земле, которая была все еще поймана в холодные неясные тени. Эрагон остановился затем, на берегу ручья и рассматривал это зрелище в немом удивлении в течение нескольких минут.