Сильвия Мерседес - Песня теней

— Мама? Мама! — завопил Хьюгон.

Но в следующий миг Холлис уже не слышала его. Ее мать повернулась и прыгнула.

Воды Айги сомкнулись над ее головой. Они погрузились, и Холлис могла сжимать только плечи матери, задержав дыхание. Она была привязана к телу матери. Ее легкие горели, было темно и холодно.

Они всплыли, и Холлис закашлялась, вдохнула. Они снова оказались под водой, теперь дольше, но чудом всплыли, и она смогла сделать еще вдох.

Что-то большое пронеслось мимо них. Холлис протянула ладошки, но не могла достать, хотя пыталась выжить. Рука ее матери протянулась в тот же миг, и она смогла ухватиться за деревянный шест в воде перед ними, достающий до дна реки.

— Помогите! Прошу! — закричала она, давясь речной водой.

А потом была боль, голоса, вода во рту и немного воздуха. Холлис оказалась не на спине матери, а на досках плоского парома, глядела на небо над головой. Ее мать была рядом с ней, тыкала ее, рычала ей в лицо:

— Холлис, проснись! Холлис, живи! Холлис!

Мир темнел, но она, похоже, услышала голос Хьюгона, кричащего вдали:

— Мама! Мама!

Холлис мало помнила следующие дни. Ее разум был в тумане, дух пострадал от всего, что она видела и слышала. Она ушла в себя и едва могла сама двигаться — не ходила и не ела. Она сжимала мать, словно держалась за жизнь.

Ее разум очистился, наверное, через несколько недель после побега на пароме. Позже, вспоминая, она видела мир поверх плеча матери сквозь вуаль грязных волос. Она видела длинную одинокую тропу, что казалась бесконечной, но привела к большим вратам в каменной стене.

Высоко на стене стояли фигуры в красных плащах.

Мать Холлис подошла к вратам на дрожащих ногах, но выпрямилась, как могла. Она была невысокой, и путь сделал ее хрупкой. Но она крикнула сильным голосом:

— Я пришла по воле богини сделать подношение на Ее алтарь под взглядом святого Эвандера.

Никто сначала не ответил. Ее слова звенели, отражаясь от каменных стен. Но потом врата открылись, и вышла фигура в капюшоне — мужчина ростом с отца Холлис, но не такой широкий. Он отодвинул капюшон, стало видно повязку на глазу, отчасти скрывающую шрам на впавшей щеке. Его волосы были черными, как перья ворона, а кожа от этого казалась желтоватой.

— Я — Симон, венатор-доминус ду Ригунт, — сказал он. Его голос был добрым, по сравнению со шрамами. — Как тебя зовут, дочка?

— Мое имя не важно, — ответила мать Холлис. Она отвязала шарф и опустила Холлис на ноги перед мужчиной. — Это моя дочь, — сказала она, — Холлис ди Тельдри. Я пришла отдать ее в Орден святого Эвандера. Я умоляю взять ее в ученицы.

Слова звенели в ушах Холлис, она не понимала их. Она смотрела на темноволосого мужчину, один глаз глядел на нее с интересом.

— Обычно мы берем не младше пяти лет, — сказал мужчина. — Сколько ей?

— Ей три года.

— Очень юная, — сказал мужчина. — И маленькая для ее возраста.

— Она пережила атаку в Базине, — голос матери дрожал. — Она сильная.

Мужчина кивнул с пониманием. Он даже был впечатлен. Он посмотрел на Холлис, потом на ее мать.

— Вы понимаете, что станет с ней, если она преуспеет в обучении. Вы понимаете риск для ее жизни и души.

— Да.

— И вы принимаете, что, оставляя ее тут, вы отказываетесь от прав матери?

— Я готова клясться и молиться, как нужно.

Следующий час прошел для Холлис в тумане. Их с матерью отвели в дом с арками и колоннами, такой роскошный дом Холлис еще не видела. В тихой залитой солнцем комнате ее мать раздела ее, искупала в серебряной ванне и вытерла воду с ее кожи белым чистым полотенцем. А потом облачила ее в коричневое одеяние, от которого чесалась кожа, которое окружило ее лодыжки.

Холлис пошла босиком, держась за руку матери, из роскошного дома в просторный собор. Она прошла мимо рядов к круглому алтарю под святым стеклом и посмотрела на цветные картинки Триединой богини — головы, сердца и души богини.

Ее мать опустилась на колени перед алтарем, цветной свет падал из алтаря. Она начала петь песни-молитвы, которые Холлис не узнавала. Мужчина с повязкой на глазу появился справа, другая фигура в капюшоне — слева. Они полили голову Холлис маслом, и оно потекло по ее волосам и щекам, как золотые слезы.

А потом песня утихла под потолком, мать Холлис протянула руки.

— Ты будешь венатрикс, — сказала она, глядя в глаза Холлис. — Ты научишься образу жизни Ордена святого Эвандера. И ты станешь сильнее, опаснее всех ведьм и захваченных тенью, терзающих нашу землю. А потом, милая моя, ты отомстишь за отца и брата. Ты убьешь Королеву-ведьму.

Это были последние слова матери Холлис. Она сказала их, встала и прошла по собору, миновала порог. Больше Холлис ее не видела.

Слой инея покрывал мир. Хрупкий, красивый и по-своему опасный.

Холлис моргнула, ее замерзшие ресницы с трудом удалось разлепить. Она смотрела на кусочки льда на траве перед лицом. Ее щеки онемели, нос замерз, губы потрескались. Но ее телу было не так холодно, как могло быть. Это удивило ее, пока она лежала там, только проснувшись, пытаясь привести разум в чувство. Она облизнула губы. Зря. Так они замерзнут, как только она расслабит рот.

Она медленно вдохнула носом, вбирая все ароматы холодного утра — лед и костер, лошади, кожа, котелок овсянки, шерстяная одежда. Но был еще запах, который ее сонный мозг узнал не сразу. Пахло как… осень. И дождь.

Ее глаза расширились. Хотя тело протестовало, она села и отбросила плащ. Нет, два плаща. Ее и чей-то еще.

— Фендрель! — прорычала она.

Кольцо камней удерживало костер в трех футах от нее. Огонь догорел за ночь, но начал оживать стараниями юноши, сидящего с другой стороны кольца, осторожно добавляющего хворост. Свет огня озарял черты под красным капюшоном в предрассветной мгле, отмечая точеные скулы и гладко выбритую челюсть, поблескивая золотом в его волосах. Его светло-каштановые кудри отросли за три месяца их пути — еще не удавалось собрать их в косички, но они уже падали ему на глаза, скрывая отчасти от нее выражения его лица.

— Вот дурак, — Холлис скомкала верхний плащ и кинула поверх небольшого костра в лицо Фендреля. — Держи свою вонючую одежду при себе, тогда и не замерзнешь!

Он убрал шерстяную ткань с головы, скрыл эмоции на лице, но не успел сделать это так, чтобы она не заметила его редкую улыбку. Он поправил капюшон и укутался в плащ.

Холлис надвинула свой капюшон до лба, укрыла плащом плечи, придвинулась к огню. Вокруг нее их спутники уже готовились к отправлению. Лошади ели из мешков. Мужчины и женщины разминали замерзшие тела и ели горячую безвкусную кашу из деревянных мисок. Никто не будил их криком или звоном колокола. Все инстинктивно знали, когда вставать.