Вонда Макинтайр - Луна и солнце

— Это никогда не останавливало месье Мольера.

— В самом деле, он бесстрашно выдерживал атаки цензоров и не боялся тюрьмы, — признал Люсьен. — Однако бестрепетно встретить угрозы моего отца не так-то просто.

— Ваш отец вызвал его на дуэль?

— На дуэль? Простолюдина? Разумеется, нет. Он пообещал, что пошлет своих лакеев избить его до полусмерти за оскорбление королевы. Тут месье Мольеру изменило чувство юмора.

— Бедный месье Мольер!

— Действительно, бедный месье Мольер. Он чуть было не погубил все наше семейство. И семейство его величества, а это неизбежно случилось бы, если бы отцовство монсеньора стало вызывать сомнения.

— Но монсеньор и вправду ничуть не похож на…

— Пожалуйста, не оскорбляйте память королевы в моем присутствии.

— Прошу прощения. Но к чему такие сложности? Почему нельзя было просто тайно увезти вас?

Пораженный такому сочетанию ума и наивности, Люсьен объяснил:

— Потому что дочь королевы и простолюдина не представляет большой угрозы. Сын же королевы и потомка паладина может претендовать на трон не только Франции, но и Испании.

Она удивленно кивнула.

— А что сталось с вашей сестрой?

— У меня нет сестры. Вы имеете в виду девочку, которой меня подменили?

— Да.

— Она говорит, что в монастыре ей хорошо. Она отличается набожностью, которой совершенно лишено мое семейство. Разумеется, ведь ее истинные родители — испанцы из свиты ее величества.

— И она не хочет жить в миру?

— Может быть, и нет, — предположил Люсьен, — она тоже карлица. И мавританка, исполненная христианского благочестия. В монастыре она пользуется почетом и уважением. Франция — ее родина. Куда ей идти? Ко двору испанского короля, стать шутихой, унаследовать место ее истинного отца? Она могла бы говорить правду в лицо их жалкому королю, но он ее не услышит.

— Поэтому вы решили не иметь детей?

— Потому что их могут похитить и возвести на испанский трон? — рассмеялся Люсьен. — Какая ужасная участь! Нет, я же сказал вам, почему не хочу иметь детей. Зачем искать какие-то другие причины?

— А что же будет с вашим родом? С вашим древним титулом?

— Он перейдет по наследству моему младшему брату и его потомкам.

— Вашему брату? А он не…

— Нисколько не похож на меня.

— …бывает при дворе?

— Я его ни за что не допущу.

— Но почему?

— Мой брат — глупец, — вздохнул Люсьен.

— Не могу поверить!

— Не поймите меня превратно. Ги обаятелен. Он добродушен. Но начисто лишен ума и сообразительности. Его легко вовлечь в любую авантюру, если он решит, что это шанс повеселиться.

— Однако будущее вашей семьи в его руках.

— Я нашел ему достойную жену, — сказал Люсьен, — родовитую и богатую. Она здорова и не происходит из семьи, где из поколения в поколение заключались кровосмесительные династические браки. Еще того лучше, она не состоит в родстве с Ги. Она любит его, их дом в надежных руках. У них прелестные дети. Когда мой племянник достигнет совершеннолетия, я передам ему титул графа де Кретьена, и он его не запятнает.

— Но ваш племянник унаследует ваш дух?

— Он унаследует дух моей матери и стать моего брата.

— А как же… — Мари-Жозеф запнулась. — А как же женщина, которую вы называете своей матерью? Супруга вашего отца? Она сильно вас ненавидела?

— Я уважаю и люблю ее. Она считается моей матерью, подобно тому как ее муж — отцом моего брата.

— В глазах закона, но…

— В деле наследования, а это важно. Нас обоих признали законнорожденными, нас обоих растили с любовью и нежностью. Она относится ко мне как к родному сыну, и так же мой отец — к ее сыну. Они с моим отцом души не чают друг в друге. Им выпало редкое счастье: в отличие от большинства мужей и жен, они изменили друг другу не ради любви или наслаждения, а только ради детей.

— А кто отец вашего брата?

— Эту тайну я не могу вам открыть, — произнес Люсьен. — Задайте мне какой-нибудь другой вопрос.

Она минуту подумала.

— Как случилось, что вы покинули двор? Я не могу вообразить вас нигде, кроме как при его величестве.

— Я удалился от двора не по собственной воле. Я был изгнан с позором.

— Не могу поверить!

— Неужели вы не видите, что я способен на бунт и непокорность?

Мари-Жозеф рассмеялась:

— Вы можете не подчиниться любому приказу, пренебречь любым правилом, но вызвать неудовольствие короля? Никогда!

— Это все отроческая глупость, безрассудство, мне и было-то всего пятнадцать.

Он так никогда никому и не признался, что взял на себя вину брата. В конце концов, он был старшим, на нем лежала ответственность, ему следовало помочь Ги найти свое место при дворе. И он не оправдал доверия. Ги понес самое тяжкое наказание; его величество не изгнал его, но Люсьен вернул его домой в Бретань и отныне неизменно отвечал отказом на все мольбы о повторном приглашении в Версаль.

— Взыскание, назначенное его величеством, пошло мне на пользу, — поведал он. — Король отправил меня в составе посольства в Марокко. Учиться дипломатии, как он это называл. Мы прошли через всю Аравию, Египет и Левант.

— До появления господина Ньютона, — вставила Мари-Жозеф, — в Аравии жили величайшие математики мира.

— Не имел чести встретиться с арабскими математиками, — признался Люсьен, — но познакомился с шейхами, воинами и богословами. Странствовал с бедуинами. Моя шпага была выкована в Дамаске. Пожил в гареме.

— В гареме? Но как вы туда попали?

— Во время путешествия все мы заболели дизентерией в самой тяжелой форме — я лучше не буду вдаваться в подробности.

— Могу себе представить!

— Сожалею. Султан дал нам приют в своем дворце. Человек не столь мужественный и высоконравственный просто изгнал бы нас и обрек на смерть. Некоторые, к сожалению, скончались, но большинство спаслось благодаря самоотверженному уходу. Лекари султана исцеляли взрослых мужчин, а женщины султанского гарема заботились о мальчиках-пажах, ибо в доме правоверного магометанина мужчины живут на одной половине, а женщины и девицы — на другой, совершенно раздельно. Мальчики пребывают на женской половине, до тех пор пока не подрастут и не начнут проявлять интерес к противоположному полу.

— В отрочестве, — с суховатой прямотой сказал Люсьен, — я был очень мал ростом. Умирающего, лишившегося чувств, в бреду, меня приняли не за пятнадцатилетнего отрока, а за десятилетнего мальчика-пажа. Ни один участник посольства не мог заявить, что это ошибка, и вернуть меня на мужскую половину. Нам всем было так плохо, что никто об этом и не думал. Внезапно я пришел в себя, гадая, не в раю ли я и вдруг Бог и в самом деле существует.

— Конечно, Он существует!

— Значит, Бог — это Аллах и Он привел меня в райский сад, дабы посрамить мое неверие. Я очнулся в женских покоях.