Вонда Макинтайр - Луна и солнце

Она снова пронзительно вскрикнула, отдаваясь ярости и горю.

И тут в шатер ворвалась Мари-Жозеф.

Фонтан излучал неземной свет. Из-под копыт Аполлоновых коней летели искры. Шерзад неистово била хвостом, вздымая гигантский сноп люминесцирующих брызг. С каждым взрывом ракеты сияние разгоралось, волнами расходясь от русалки.

Спустя мгновение Мари-Жозеф уже стояла на помосте, зажимая уши, чтобы не слышать взрывов салюта и воплей Шерзад. Она тихо позвала ее по имени, пытаясь дотянуться до нее голосом, преодолеть стену ее страха и гнева, густую пелену посторонних звуков.

Шерзад застонала и поплыла к ней. Вдоль ее пути расходилась сияющая рябь. Мари-Жозеф взяла ее за руки и заглянула ей в глаза. Шерзад голосом дотронулась до нее.

— Прости меня, Шерзад, милая! — взмолилась Мари-Жозеф. — Я никогда не видела салюта, во всяком случае такого мощного, я и представить себе не могла, как это бывает, — но все хорошо, это не война, это не пушки, не мортиры. Успокойся, не дрожи. Это земные люди играют.

Вскарабкавшись на помост, Шерзад прильнула к Мари-Жозеф и обняла ее, успокоенная, утешенная. Тело ее сияло, словно освещаемое изнутри. Мари-Жозеф погладила ее по длинным жестким мерцающим волосам, расчесав все спутанные пряди, кроме одной, в которую был вплетен локон ее покойного возлюбленного.

Она не стала распутывать локон, свитый на память об умершем, а только задумчиво его погладила. На ее ладонях заиграл свет.

— Шерзад, — спросила Мари-Жозеф, — где твой возлюбленный нашел перстень с рубином?

Воскресным утром, когда король со своим семейством отправился слушать мессу, Мари-Жозеф, растолкав толпу просителей, бросилась к его ногам. Она не произнесла ни слова, лишь, держа обеими руками, протянула ему письмо. Она боялась, что он не примет прошения, но осмелилась поднять на монарха глаза. Он смотрел на нее совершенно безучастно: взор его не выражал ни раздражения из-за того, что она решилась явиться незваной, ни удовлетворения тем, что наконец он подчинил ее своей воле.

Он взял письмо.

Люсьен стоял в Мраморном дворе, весь в красных и белых лентах, нашитых на его охотничий костюм и ниспадающих к его ногам, и остро ощущал нелепость происходящего. «Если бы это происходило весной, — размышлял он, — я мог бы сойти за майское дерево» [14] Майское дерево — украшенный цветами и лентами столб, вокруг которого в странах Западной Европы было принято плясать 1 мая. .

— Нужно добавить еще лент, месье де Кретьен, — повелел его величество. — Они будут покачиваться: ваша лошадь должна к ним привыкнуть.

Костюм Людовика украшали такие же ленты.

— Моя лошадь привыкла к разрывам ядер и свисту картечи, ваше величество, — заверил его Люсьен. — Она не заартачится, заметив несколько флажков.

Зели стояла возле ведущей во двор лестницы, непривязанная, с опущенными поводьями, а мимо нее галопом проскакали участники карусельного отряда его величества: на их запястьях, плечах и коленях развевались ленты. Чубарые китайские кони взбрыкивали, стараясь сбросить седоков, и пронзительно ржали, когда ленты касались их боков. Показывая белки, они выкатывали глаза от страха и волнения. Поблизости королевский шталмейстер пытался успокоить фыркающего скакуна его величества, который так и рвался к своим товарищам — поиграть, притворившись напуганным.

— Еще лент! — распорядился его величество.

Королевский портной наскоро приметал несколько лент к добротному бархатному охотничьему костюму Люсьена.

Его величество протянул Люсьену сложенный лист бумаги.

Люсьен развернул прошение Мари-Жозеф, зная, что в нем увидит. Он сам порекомендовал ей быть как можно более краткой.

Ваше величество!

Шерзад предлагает Вам выкуп: затонувший корабль с несметными сокровищами.

— Пожалуйста, объясните мне, что это значит, месье де Кретьен, — велел король.

— Морские люди резвятся в обломках затонувших кораблей, ваше величество, — сказал Люсьен. — Золото и драгоценности служат им украшениями. Их дают поиграть детям, а те забавляются жемчужными ожерельями, а потом опускают в воду и забывают — ведь они всегда могут найти еще.

— Мадемуазель де ла Круа пытается таким образом спасти жизнь русалки. Довольно лент!

Портной удалился, почтительно пятясь.

— Да. Но я верю, что это правда.

— Неужели вы верите и в рассказы морской твари?

— Я верю, что мадемуазель де ла Круа точно описывает то, что поет ей русалка.

— Но нет никаких доказательств.

Люсьен вынул из кармана перстень с рубином и преподнес его величеству. Кольцо он извлек из гроба водяного, который вернули с полдороги к морю.

— Оно было на Шерзад, когда ее пленили.

— Почему я должен этому верить?

— Потому что я сказал, что это правда, — отрезал Люсьен: никогда прежде он не позволял себе говорить с монархом таким тоном. Он церемонно поклонился. — Я могу идти?

— Разумеется, нет. Без вас отряд не выполнит фигуры.

Люсьен вышел из Мраморного двора и что-то сказал на ухо Зели; она встала на колени.

Арабская кобыла прошла по булыжнику Министерского двора, рысью проскакала на утоптанный грунт площади Оружия и легким галопом двинулась на свое место в карусельном отряде его величества. За Люсьеном плескались и, словно переговариваясь, хлопали на ветру ленты. Его величество возглавил отряд, сдерживая нервно гарцующего скакуна; его ленты развевались, взлетали и опускались, вторя колебаниям локонов медно-рыжего парика. Он занял место в середине.

Плечом к плечу участники королевского отряда размеренным шагом пересекли площадь Оружия. Потом, не сбавляя той же рыси, шестнадцать лошадей повернули налево, остальные шестнадцать — направо, поравнялись, разминулись, и шеренга разделилась надвое. Его величество возглавил первую шеренгу, герцог Бургундский — вторую, повторявшую, точно в зеркале, рисунок первой. Две шеренги снова разделились надвое, во главе двух новых встали герцог Анжуйский и герцог Беррийский на чубарых пони, словно удвоив зеркальные отражения. Пустив лошадей легким галопом, эти четыре шеренги выполнили сложное и рискованное упражнение.

С четырех сторон площади Оружия четыре конские шеренги повернули в центр, перешли на быстрый галоп и стремительно поскакали навстречу друг другу. Посреди площади лошади перестроились в затылок и, почти соприкасаясь и не сбавляя темпа, пронеслись сквозь оставленный в центре проем.

Четыре шеренги сплелись заново, образовав две, и эти две выстроились друг против друга. Всадники поклонились, причем герцог Бургундский отдал поклон его величеству, а герцог Беррийский — герцогу Анжуйскому. Люсьен оказался напротив Бервика и обменялся с ним холодным, чопорным приветствием. Две шеренги вновь поравнялись, разминулись, слились и остановились плечом к плечу перед лицом его величества.