Вонда Макинтайр - Луна и солнце

Яков отдернул белую ткань, и взорам собравшихся предстал большой портрет, на котором, выше человеческого роста, был весьма лестно запечатлен сам Яков, в горностаевой мантии и при королевских регалиях.

— Чтобы мы никогда не расставались, — заключил Яков.

— И вместе возглавили поход против еретиков, — добавила Мария.

Его величество одобрительно кивнул Якову и Марии. Маленькие рабы с трудом отнесли портрет в сторону и прислонили его к стене, дабы представленный на нем монарх мог следить за происходящим, а Яков встал так, чтобы видеть портрет.

— Его величество шах Персии.

«Вот уж, наверное, поломал голову церемониймейстер, провозглашающий прибытие высоких гостей! — подумала Мари-Жозеф. — Откуда ему знать, каким правилам следовать, кого объявлять первым, а кого — потом? Может быть, его величество ввел новые правила для этого собрания царствующих особ?»

В тронный зал вступил шах в великолепном золотом восточном одеянии и золотой тиаре из нескольких венцов. Он прижал руку к челу, а затем к сердцу. Людовик учтиво кивнул. За шахом последовали его визири и свита, в шелковых кафтанах и белых тюрбанах, и служители, сгибающиеся под тяжестью длинных змеев — прекрасных персидских ковров. Их они раскинули на полу перед его величеством — один за другим, один поверх другого, все пятьдесят, каждый следующий более изысканный, более яркий, чем предыдущий, — пока стопа ковров не достигла половины человеческого роста. Верхний ковер скрыл все остальные, спустившись до полу, словно паря, пытаясь оторваться от земли и взлететь, как ковер-самолет из сказок Шахерезады.

Шах произнес речь; визирь перевел.

— Примите этот скромный дар в знак нашего уважения и любви, о наш союзник, Людовик Великий, властитель христианского мира.

Церемониймейстер вновь ударил жезлом оземь:

— Принц земли Ниппон!

Принц был невысок ростом и изящен, с прямыми черными блестящими волосами, уложенными в замысловатый узел. Его сопровождала свита из десятка воинов в красных лакированных доспехах. Принц был облачен в несколько кимоно осенних цветов и узоров, очень широкие белые штаны и вооружен двумя изогнутыми мечами. Если одеяния французских придворных подчеркивали и увеличивали их рост, облачение принца подчеркивало и увеличивало плечи и ширину грудной клетки.

— По велению сёгуна Цунаёси от имени императора Хигасиямы, величайшего монарха Востока, приветствую вас, величайший монарх Запада.

Его свита внесла сундуки черного и красного лака, расписанные золотыми драконами. В них покоились пятьдесят свернутых рулонов узорчатого шелка и пятьдесят нефритовых фигурок на шелковых шнурах, выточенных столь искусно, что казалось, щенок вот-вот спрыгнет с ладони принца и примется бегать по залу, а лягушка заквакает и ускачет в ближайший пруд, своим прыжком нарушив его зеркальную гладь. Изгибы нефрита соединялись и переплетались столь изощренно, что нельзя было постичь, как их смогла вырезать человеческая рука.

Наконец из складок своей верхней одежды принц извлек длинный узкий ларчик красного лака, совсем простой.

— Это величайшее сокровище работы нашего прославленного художника.

Встав на колени, он поставил ларчик на маленький лакированный столик, внесенный двумя его служителями, благоговейно поднял крышку, достал из ларчика свиток и развернул его. Изнанка и кайма свитка были из тонкого шелка с изысканным узором, но сам свиток оказался всего лишь листом белой бумаги с тремя каракулями, выведенными черными чернилами. Принц держал свиток с таким почтением, словно это были мощи святого или оригинал Евангелия. Придворные начали перешептываться. «Подумать только, даже сиамские послы привозили подарки получше!» — шепнула мадам на ухо Лотте.

Его величество кивнул принцу, ничем не обнаружив своего разочарования или недовольства.

— Наши союзники, военные вожди гуронов!

В зал вступили плечом к плечу двое американских дикарей, постарше и помоложе, в расшитых бусами одеяниях из оленьих шкур, вооруженные массивными стальными ножами и щеголяющие шляпами парижской выделки. Входя в зал, они не сняли шляп, и никто не указал им на нарушение этикета. Они ни разу не поклонились; они ни разу не улыбнулась, хотя Мари-Жозеф показалось, что губы младшего едва заметно дрогнули. На лице гурона постарше залегли глубокие морщины скорби и тяжкого опыта, ибо он пережил разрушение своего селения, гибель своей семьи и своих близких. Выжившие представители его племени были союзниками французов ровно настолько, насколько был им Яков Английский и его двор в изгнании.

Двое слуг внесли в зал каноэ из бересты и положили к ногам короля. Молодой гурон развернул рубаху белой оленьей кожи; она была отделана бахромой и расшита иглами дикобраза, образовавшими сложные геометрические узоры.

Его величество улыбнулся:

— Вы присылали мне свивальники с бусами, когда я был младенцем. А теперь мне, старику, куда как пристал ваш дар — узорная рубаха, ни дать ни взять саван.

Старший гурон раскрыл небольшой кожаный сверток и извлек из него трубку, украшенную золотисто-коричневыми, с белыми кончиками перьями.

— Мы привезли вам трубку мира, — сказал молодой вождь на безупречном французском, — в ознаменование нашего союза.

Они сложили дары к ногам его величества.

— Ее величество царица Нубии!

Царица Нубии, с эбеновой кожей, волосами и глазами, была красавицей, равной которой Мари-Жозеф видеть не доводилось. Ее диадема состояла из множества крошечных золотых и лазуритовых бусинок, издававших мелодичный звон при каждом ее движении. Она была облачена в подобие льняной, тонкой, словно шелк, прозрачной туники, подчеркивающей очертания ее тела и нисколько не скрывающей его изгибы. Лишь широкое золотое ожерелье и золотой пояс таили от нескромных взглядов ее грудь и бедра. В тронный зал ее внесли на ложе восемь темнокожих служителей, за нею следовали четыре девы с опахалами, почти столь же пленительные, сколь и она. Еще четверо из ее свиты привели в тронный зал ее дары. Заметив их, придворные удивленно зашептались, ведь им не случалось видеть, чтобы лошади взбирались по дворцовым лестницам, и даже само появление этих необычайных полосатых лошадей, запряженных четверкой в охотничью колесницу, производило сильное впечатление. На золотых бортах колесницы были выгравированы сцены охоты на антилоп с гепардами. Целые пригоршни сердоликов, бирюзы и лазурита пришлось растолочь, чтобы придать цветам сверхъестественную насыщенность.

В зале раздался гулкий раскатистый рык. Мари-Жозеф испуганно затаила дыхание, решив, что это громко вскрикнула Шерзад и что все ее услышали, но тут придворные, стоявшие у входа, удивленно ахнули и попятились.