Вонда Макинтайр - Луна и солнце

— И от этого она превращается в жалкую какофонию?

Мари-Жозеф мысленно расслышала взмывающую куда-то ввысь мелодию, она сливалась с песней Шерзад, доносящейся с середины канала.

— Он едва взглянул на партитуру! — воскликнула Мари-Жозеф. — Он сказал, что не будет дирижировать ею, что женщины не могут… и он потребовал… а я отказалась.

— Его величество восхищался…

— А его величество лучше прочих? — вскричала Мари-Жозеф. — Ему нужна музыка или моя особая благодарность?

— У вас много причин быть ему признательной.

— Он неизменно вел себя по-рыцарски, — смущенно произнесла Мари-Жозеф. — То, что я сказала, было абсолютно несправедливо.

— Даже его хулители…

— Хулители короля? Здесь? Во Франции? — не веря своим ушам, пролепетала Мари-Жозеф.

Люсьен в замешательстве смолк, а потом усмехнулся:

— Все знают, что его величество превосходно разбирается в музыке. Если ваша пьеса оказалась слишком длинной, сократите. Попросите помощи у малыша Скарлатти: он еще слишком юн, чтобы требовать у женщины особой благодарности.

— Вы недооцениваете Доменико. Я действительно показывала ему кантату. Она привела его в восторг. В его интерпретации она звучит чудесно… Но юный Скарлатти исполняет небесную музыку в качестве упражнений для беглости пальцев.

Мари-Жозеф поспешно написала несколько строк и послала записку Доменико со слугой, потом выровняла листы партитуры, сложив их аккуратной стопкой, и убрала в ящик для живописных принадлежностей.

— Благодарю вас за мудрый совет, граф Люсьен. Я рада, что вы даете советы не только королю.

— В таком случае вы могли бы меня отблагодарить…

Мари-Жозеф резко вскинула голову.

— …сыграв для меня кантату, — беспечно закончил Люсьен.

— Мастерство малыша Доменико…

— …удивительно, согласен. Но я предпочел бы услышать ее в вашем исполнении.

— Она очень длинная.

— Тем лучше.

Он налил еще вина и задумчиво окинул взглядом Большой канал.

Не говоря ни слова, но чувствуя друг к другу симпатию, они завершили свой пикник.

Мари-Жозеф допивала вино и доедала, откусывая по маленькому кусочку, последний пирожок. Запыхавшийся слуга принес ответ на ее записку. На листе нотной бумаги Доменико неровным детским почерком нацарапал, пытаясь подражать изысканному придворному языку: «Синьорина Мария не беспокойтесь более ни секунды я полагал что вы захотите чтобы я исполнил вашу кантату ведь все что служит прославлению ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА восхитительно, а если к оному стремлению добавляется еще желание угодить синьорине Марии возможна ли для меня более высокая цель?»

Мари-Жозеф показала ответ Доменико графу Люсьену, сложила лист и спрятала за декольте, позабавленная тоном послания, благодарная Доменико за помощь.

Солнце уже проделало половину своего пути.

— Мне пора, — произнес Люсьен. — Я еще должен готовиться к Карусели.

— А мне пора вернуться в свиту мадемуазель. — Мари-Жозеф взяла угольный карандаш. — Но пожалуйста, посидите тихо одну минутку. Я хочу нарисовать ваши руки.

— Уж они точно меня не красят, — возразил он. — Руки и ноги у меня, по крайней мере, могли бы быть маленькие и изящные.

— Ваши руки прекрасны.

Она приступила к эскизу, но ее стали отвлекать его кольца. Она взяла его за руку, удивляясь собственной смелости («Наверное, я захмелела куда больше, чем мне казалось!» — сказала она себе), и сняла одно из колец. Тепло его пальцев словно ласкало ее ладонь: ей почудилось, будто он гладит ее лицо, ее грудь, ибо щеки и шея у нее запылали.

Он не мешал ей снимать кольца, пока она не дотронулась до перстня с сапфиром, который он неизменно носил.

— Я никогда его не снимаю, — сказал он. — Его величество даровал мне этот перстень, когда я вернулся ко двору.

— Хорошо, — согласилась Мари-Жозеф не без разочарования, ведь ее желания не могли учитываться в ущерб королевской воле. Одно за другим она нанизала кольца ему на пальцы и закрыла ящик для живописных принадлежностей, скрыв партитуру кантаты и неоконченный рисунок, запечатлевший руки графа Люсьена.

Длинная череда открытых экипажей окаймляла восточную оконечность Большого канала. Его величество играл перед его святейшеством роль учтивого и гостеприимного хозяина; они ехали вдвоем в великолепной позолоченной коляске, борта и даже спицы колес которой были отделаны бриллиантами. Она заняла место в середине, откуда открывался самый лучший вид. Августейшая семья и иностранные монархи с обеих сторон теснились возле королевского экипажа. Придворные его величества расположились во втором ряду. Меж причудливо украшенными колясками сновали слуги, предлагая вино и пирожные, фрукты и сыр.

Мари-Жозеф ехала в коляске месье, зажатая меж мадам и мадемуазель; напротив сидели месье и шевалье де Лоррен. Она ужасно жалела, что не может ехать верхом на Заши, своем верном ифрите. Тогда она бы галопом поскакала на голубятню и ожидала бы там вестей о затонувшем галеоне.

В соседнем экипаже рядом со своей супругой мадам Люцифер лениво откинулся на спинку Шартр, обмениваясь томными взорами с придворными красавицами. Он не удостоил взглядом мадемуазель д’Арманьяк в павлиньих перьях. Мари-Жозеф предположила, что он завел новый роман. Шартр не замечал охлаждения Мари-Жозеф, как не замечал печальных вздохов мадемуазель д’Арманьяк; он даже не обратил внимания на то, что Мари-Жозеф больше не появляется в его обсерватории, не пользуется его сложным микроскопом и не одалживает его чудную логарифмическую линейку, а если и обратил внимание, то предпочел обойти этот факт молчанием.

А вот Лоррена весьма раздражала холодность Мари-Жозеф. С каждым толчком коляски он все ближе придвигал ноги к ее ногам, пока она не прижала подошвы туфель к опоре сиденья. Тогда он стал поглаживать кончиком башмака ее лодыжку. Одновременно он прошептал что-то на ухо месье и словно нечаянно запустил пальцы под его расшитый золотом жюстокор, лаская его бедро.

Мадам оторвала взгляд от своего нового бриллиантового браслета.

— У вас слишком большие ступни, месье де Лоррен, — заявила мадам. — Прошу вас, подвиньтесь, вы нас совсем затолкали.

Она сильно стукнула его веером по колену. Мари-Жозеф чуть было не расплакалась от благодарности к мадам, хотя только что готова была разрыдаться от обиды на Лоррена. Она прикусила губу, чтобы удержаться от слез.

— Мадам, вы меня обижаете, тем более что мои ступни всегда славились изяществом и малым размером. — Лоррен отодвинул ноги от лодыжек Мари-Жозеф. — Может быть, вы перепутали мои ступни с какой-нибудь иной частью моего тела?

— Разумеется, — оскорбленно откликнулась мадам. — Несомненно, с вашим языком.