Вонда Макинтайр - Луна и солнце

«Если бы только отец дал мне рецепт, — подумал Люсьен. — Если бы он завещал тайну мне или хотя бы Ги, а не унес с собой в могилу».

— Теперь вам станет легче, — заверил он.

Как только кровотечение остановилось, он наложил на рану толстый слой черной мази, изведя все до капли. Такая воспаленная, гноящаяся рана способна была убить сильного молодого солдата; даже применив мазь, Люсьен опасался гангрены. Он перевязал рану.

— Ну вот, опухоль уже спадает.

Люсьен надеялся, что не обманывает себя. Он улыбнулся, хватаясь за соломинку.

— Через день-другой вы поправитесь, вот увидите.

— Благодарю вас, граф Люсьен. — Здоровой рукой она взяла его за руку. — Сколько раз вы спасли меня за один только сегодняшний день? Знаете, вы единственный человек на свете, кто меня спасал.

Люсьен склонился над ее рукой, а потом выпрямился и снова надел перчатки, хотя испытывал огромное искушение не отнимать у нее ладонь, наслаждаться ее прикосновением, терпеть сладкую муку, ощущать ее тепло и забыть о боли в суставах, которая терзала его почти постоянно.

— Для многих Версаль оказался зыбучими песками и болотами, распространяющими лихорадку, — сказал он.

— А ведь вы спасли меня и от жизни в Сен-Сире, — догадалась она. — Я не ошиблась?

— Я действительно приказал перевести вас оттуда, — признался он.

— А еще вызволили меня и мою сестру Халиду из монастырской школы на Мартинике?!

— Да, по желанию его величества.

— Позвольте поблагодарить вас, — взмолилась она, — даже если вашим единственным желанием было выполнить волю короля!

— Я был рад вам помочь, — сказал Люсьен.

— Граф Люсьен, — помедлив, произнесла она, — могу ли я просить вас оказать услугу лично мне?

— Я буду рад предложить любую помощь.

Она объяснила, что хочет дать вольную рабыне, которую назвала сестрой. Люсьен согласился подготовить необходимые бумаги, но предупредил, что лишь подпись ее брата придаст им силу. Люсьен не знал, удастся ли Мари-Жозеф убедить Ива, ведь его изящные придворные манеры скрывали изрядную долю упрямства.

— Благодарю вас, сударь.

Мари-Жозеф дотронулась до его руки, выражая этим нежным жестом всю благодарность, на какую была способна.

Внезапно в шатер, распахнув дверцу клетки и единым духом перемахнув через фонтанные ступеньки, ворвался Ив. Мари-Жозеф торопливо отдернула руку от запястья Люсьена и поспешила натянуть рукав на повязку.

— Боже мой, сестра, зачем ты это делаешь?

— Чтобы спасти русалку и душу его величества.

Он воздел руки в гневе:

— Ты рискуешь лишить меня возможности продолжить исследования и навлечь на меня опалу — и все это ради того, чтобы спасти русалку? А если Иннокентий решит, что морская тварь тебя понимает, ты рискуешь оказаться на костре!

Стража подняла полог шатра.

Прибыл его величество.

Мари-Жозеф поднялась, призывая все свое самообладание.

— Русалка! — шепотом позвала она, умоляя ее приплыть.

Версальские придворные выстроились согласно статусу и старшинству. Мадам встретилась с Мари-Жозеф взглядом и едва заметно улыбнулась ей с ободрением и сочувствием. Лотта с идеально продуманной, вычурной прической послала ей воздушный поцелуй. Даже месье, державший под руку Лоррена, любезно кивнул ей. Лоррен из-под полуприкрытых век с удовлетворением поглядел на нее.

Когда придворные заняли места, стража пустила в шатер простых зрителей. За стенами шатра уличный торговец предлагал лубочные картинки, изображающие резвящихся в волнах русалок и сопровождаемые первым рассказом об Атлантиде.

Его величество и папа Иннокентий, два самых могущественных человека в мире, вступили в клетку, чтобы созерцать пленницу его величества.

Мари-Жозеф поспешила сделать реверанс, надеясь, что ее благоговение и безупречные манеры сгладят неприятное впечатление от неуместного в эту минуту охотничьего платья, разорванного кружева жабо, растрепанных волос, ведь остальные придворные успели облачиться в парадные одеяния. Иннокентий явился в белоснежной сутане. Его величество предпочел великолепный наряд из золотистого бархата, отделанный золотым кружевом и бриллиантами, и каштановый парик, осыпанный золотистой пудрой.

Русалка покачивалась на волнах возле статуи Аполлона. Завидев посетителей, она фыркнула, раздув витые полости на лице.

Она нырнула, скрылась из глаз, через мгновение вновь взлетела над водной гладью, закружившись в мощном сальто, и вошла в воду плашмя, вытянувшись во весь рост и подняв гигантский фонтан брызг. Папа Иннокентий отпрянул так быстро, что потерял равновесие и чуть было не упал, если бы Ив не поддержал его под локоть. Его величество не шелохнулся, хотя капли воды покрыли его платье словно крошечные жемчужины.

Русалка пропела мелодичную трель, фыркнула, выплюнула воду и пропала.

— Дурно воспитанная тварь, — процедил Иннокентий.

— Она сказала…

— Тише! — остановил ее Ив.

— Не перебивайте сестру, отец де ла Круа. Так что же сказала морская тварь?

— Морская женщина сказала: «Белесый безобразен, он похож на угря». Прошу прощения, ваше святейшество, но мы представляемся морским людям ужасно некрасивыми, потому что у нас гладкие лица.

— Лишь ваша невинность может служить извинением вашей дерзости, — наставительно произнес Людовик.

— Невинность — не оправдание подобного высокомерия, — вставил папа.

— Ни я, ни русалка не хотели никого оскорбить, ваше святейшество.

— Вот как?

— Я говорю от ее имени. Ее зовут…

Она пропела имя русалки. Его величество выслушал, полузакрыв глаза. Мари-Жозеф отчаянно желала, чтобы он освободился от предрассудков и узрел то, что она смогла услышать.

— Она не знает наших обычаев.

— А вы знаете, мадемуазель де ла Круа?

— Наши обычаи, — произнес папа Иннокентий, — позволяют нам вкушать плоть русалок. Господь создал морских тварей, а равно рыб, и птиц небесных, и весь скот на потребу человеку, подобно тому как создал женщину, дабы она подчинялась мужчине. С нетерпением жду, когда смогу попробовать мясо русалки.

— А я подожду, что скажет русалка, — что скажет мадемуазель де ла Круа.

Боясь зарыдать от облегчения, Мари-Жозеф упала перед королем на колени, взяла его за руку и поцеловала ее.

— Благодарю вас, ваше величество.

Он отнял у нее руку, но слегка погладил по волосам, потом вышел из клетки и вернулся в свое кресло, а папа Иннокентий занял место справа от него.

«Вот если бы я убедила русалку быть осмотрительнее и выражаться вежливее, — подумала Мари-Жозеф. — Нет, тогда бы я запуталась во лжи. К тому же она стала бы меня поправлять».

Русалка подождала. Держась на вспененных волнах возле самого помоста, она взбивала воду раздвоенным хвостом до тех пор, пока та почти не вскипела. Потом она всползла по ступенькам и, обнаженная, уязвимая, громко зарычав, устроилась на бордюре фонтана.