Рошани Чокши - Бронзовые звери [litres]

– Я сказала, мне жаль, – произнесла Лайла, коснувшись дверной ручки. – При других обстоятельствах я бы непременно взяла тебя с собой.

Гипнос лежал, уткнувшись лицом в пол безопасного убежища матриарха. Несколько минут он не желал шевелиться. Энрике вздыхал, скрестив руки на груди, Зофья жевала спичку, с любопытством глядя на Гипноса.

– Похоже, горе оказалось настолько непосильным, что придавило его к земле? – спросила она.

– Это тяжесть несправедливости, – простонал Гипнос, уткнувшись в ковер. – Я почти пять лет ждал, что отправлюсь в маскарадный салон, а теперь из-за того, что повсюду шныряют ищейки Ордена, не могу этого сделать. Все вокруг хотят навредить мне, а я не знаю, почему.

– Да, это абсолютно неоправданная паранойя со стороны Ордена, – заметил Энрике. – Нет ничего ужасного в том, чтобы отправиться на Зимний Конклав, а затем оказаться парализованным на несколько часов, а после воскреснуть и спасаться бегством от психопата, который, увидев тебя, сразу поймет, что и остальные живы, и, скорее всего, убьет нас всех.

– Ладно, отлично, я все понимаю, – воскликнул Гипнос, переворачиваясь на спину. – Но не могу смириться с абсолютной несправедливостью происходящего.

Зофья осторожно тронула его руку носком туфли, слегка сдвинув ее с места.

– Смотри!

– Ты меня исцелила, – безучастно ответил Гипнос.

Лайла подавила смех.

– А я должна идти.

Серебристая полумаска в ее руке поблескивала в угасающем дневном свете. Впервые надев ее, она ощутила силу Творения разума, словно кто-то пробрался в ее мысли. Теперь она не просто знала, где находится салон, но твердо понимала, что следует делать: ей необходимо показать серебряную маску мастеру, и каждая маска, которую он изготовит, станет билетом на праздник.

Гипнос издал громкое хмыканье. Лайла протянула ему руку, и, издав еще один полный тоски стон, Гипнос ухватился за ее руку и встал.

– Прошу, выбери для меня маску, которая подчеркнет мои лучшие черты, – сказал он.

– Какие черты? – поинтересовалась Зофья. – Твое лицо будет скрыто.

Улыбка Гипноса сделалась озорной.

– Ах, ma chère, я польщен, но никто не станет спорить, что моя лучшая черта, на самом деле…

– Пожалуйста, не выбирай желтый цвет, – произнес Энрике погромче, перебивая Гипноса. – Он делает меня изможденным.

Гипнос выглядел оскорбленным. Лайла вскинула бровь, а затем взглянула на Зофью.

– А у тебя будут пожелания эстетического плана?

– Эстетика не имеет значения, – ответила Зофья. Энрике и Гипнос у нее за спиной скорчили оскорбленные мины.

– Важнее всего – польза, – сказала Зофья. – Нам нужно как-то спрятать инструменты.

– Какие инструменты? – В голосе Энрике прозвучала подозрительность.

– Полезные.

– Феникс…

– Хм?

– Ты ведь не думаешь о том, чтобы спрятать крупное взрывное устройство рядом с нашими лицами, правда? – спросил Энрике.

– Нет, – ответила Зофья.

– Отлично!

– Это совсем крошечное взрывное устройство. Не больше шести сантиметров.

– Нет, – в один голос отозвались Гипнос и Энрике. И Лайла сочла это знаком, что пора уходить.

ЧАС СПУСТЯона наконец приняла решение.

Маскарадный салон оживленно бурлил, и Лайла вдруг ощутила острую тоску по Палэ де Ревс. Она скучала по запаху натертого воском пола бального зала, по кружению пылинок в лучах света огромных люстр, звонкому хрусту нитки жемчуга, крошащейся под каблучками ее туфель. Несколько недель назад она обещала своему стейдж-менеджеру, что Энигма вернется «как раз к Новому году». Но совершенно ясно, что этого не произойдет. Лайла задумалась, что тогда они подумали бы о ней? Что она погибла? Или просто исчезла? Другие танцоры часто поддразнивали ее, говоря, что она собирается сбежать с русским принцем.

Она надеялась, что они верили в то, что это ее судьба.

– Синьора? – обратился к ней Сотворенный мастер.

Лайла обернулась к рабочему столу, располагавшемуся справа, в дальнем углу от входа в помещение, напоминавшее огромный бальный зал, разделенный портьерами на несколько частей. Атмосфера в этой части зала казалась несколько мрачноватой. Здесь было довольно тихо, благодаря Сотворенной портьере, не пропускавшей посторонние звуки.

– Вот четыре маски, которые вы просили, – произнес Сотворенный мастер.

Лайле оказалось нелегко смотреть на этого человека. Его лицо скрывала маска, напоминавшая жидкую зеркальную поверхность, сливавшаяся с чертами его лица, скрывая даже глаза, и, глядя на него, Лайла видела только свое отражение.

– Grazi, – наклонившись над столом, ответила Лайла.

В конечном итоге она выбрала одинаковые маски для них всех.

– Il medico della peste, – сказал мастер, и в его голосе прозвучало легкое беспокойство.

Маска чумного доктора.

Все четыре маски полностью скрывали лица. Близко расположенные круглые прорези для глаз закрывало сияющее стекло, а отверстия для носа и рта заменял вытянутый и изогнутый клюв. Все четыре маски были выкрашены в цвет яичной скорлупы и разрисованы нотами.

– E perfetto , – любезно воскликнула Лайла.

И, в своем роде, это действительно было безупречно. Зофья просила маску, под которой можно было спрятать инструменты, а маска была достаточно большой и позволяла это сделать. Кроме того, маска выглядела символом цели их путешествия – Чумного Острова.

Сотворенный мастер улыбнулся. Даже его зубы были серебряными. Он ловко свернул маски, пока они не стали тонкими, как носовые платки, и легко поместились в сумочку, висевшую у нее на запястье.

Лайла уже собралась уходить, как вдруг снова испытала знакомое ощущение.

Пустота.

Пустота налетела, словно внезапный ливень. Ее ноздри вдруг обжег запах сигаретного дыма, в ушах зазвенело от переливов гортанного женского смеха, и она впилась пальцами в жесткие жемчужины, которыми была вышита ее сумочка.

В следующее мгновение Лайла почувствовала себя, словно цепкая тень. Материя исчезла. Звуки растворились. Краски померкли.

Нет, взмолилась она. Не сейчас… только не сейчас.

Пустота не тревожила ее с момента посещения Изола ди Сан-Микеле. Ей почти удалось убедить себя, что это был кошмар наяву. Лайла опустила глаза.

Четыре.

Ей оставалось жить четыре дня.

Лайла пыталась набрать полные легкие воздуха. Она не чувствовала, как расширяется грудная клетка, не ощущала пропитанного духами воздуха. Она должна справиться, а иначе умрет прямо сейчас, но, возможно, она была сделана по-другому.

От этой мысли ей сделалось нехорошо.

Подняв глаза, она уставилась на вращающиеся маски. На мгновение она вспомнила родную деревню в Пондичерри в Индии. Разве не это сделал для ее родителей джаадугар [6]? Возможно, он просто провел своей высохшей рукой вдоль лент, свисавших с потолка, выбирая лицо, которое ей пришлось носить следующие девятнадцать лет?