Ренсом Риггз - Казни Дьявольского Акра [litres]

Пусто́та взвизгнула снова – и это было похоже на крик отчаяния. Эмма разожгла огонь поярче.

– Погоди-ка, Хью, – сказала она, вглядываясь сквозь паутину колеблющихся теней. – Не трогай Фиону!

Хью отступил, а Фиона вскинула руки еще выше и сделала такой жест, словно разрывает невидимую цепь. В тот же миг все корни вокруг нас свернулись и щелкнули, затягиваясь тугими петлями, – и я, наконец, сообразил, что она затеяла.

Сотни древесных корней оплели пусто́ту, сковали по рукам и ногам, обвили шею ошейниками и опутали все три ее языка, одновременно вытягивая их из пасти наружу. Фиона сжала руки в кулаки и резко развела в стороны. Корни так дернули пусто́ту за языки, что та заскулила от боли.

– Фиона, ты гений! Ты чудо! – воскликнула Эмма.

– Ты ведь могла погибнуть, дорогая, – вполголоса сказал Хью. Было заметно, что он хочет обнять ее, но сдерживается, чтобы не нарушить ее концентрацию.

Фиона наклонила к нему голову и что-то прошептала.

– Она говорит, корни очень сильные, – перевел Хью. – Говорит, они могут просто разорвать ее на куски, если Джейкоб скажет, что пора.

– Можешь подержать ее так еще минутку, Фи? – спросил я.

– Она хоть целый день может ее так держать, если понадобится.

– Хорошо. Пока эта дрянь еще жива, надо кое-что выяснить.

И я осторожно двинулся к пусто́те, раздвигая на ходу занавес корней.

– Хочешь взять ее под контроль? – спросила Эмма, следуя за мной на некотором удалении. – Заставить ее сражаться на нашей стороне?

Я не ответил – слишком много сил уходило на попытки сосредоточиться. Если нам теперь придется иметь дело с новой разновидностью пустот, такой шанс упускать нельзя: нужно прощупать ее сознание, пока это безопасно. Я медленно приблизился к ней и пробормотал несколько слов на языке пустот, чтобы проверить реакцию. Если мне удастся хоть немного ослабить ее волю, хоть чуть-чуть приоткрыть разум и заглянуть в ее мысли, возможно, я кое-что пойму.

Вонь накрыла меня тяжелой волной. Ну, по крайней мере, с этим все осталось по-прежнему.

Пусто́та напряглась в своих древесных путах: было видно, что ей до смерти хочется захлестнуть мне шею языком, но корни держали крепко. «Расслабься, – сказал я на языке пустот. – Не сопротивляйся».

Никакого толку. Я повторил те же команды, попробовал разные вариации, но безуспешно. Никакой реакции. Обычные пусто́ты понимали, что я пытаюсь взять их под контроль, и как-то на это реагировали. Ну, как отреагировал бы я, если бы кто-то принялся ковырять отмычкой в замочной скважине моего разума. Язык пустот я знал словно от рождения: я мог думать на нем как на английском. Но эта пусто́та его, похоже, не понимала – с таким же успехом можно было бы говорить с ней на идиш. Но хуже всего было вот что: от каждой моей неудачной попытки она, похоже, становилась только сильнее.

Да что за черт?

«Спать! – попробовал я еще раз. – Спать!» Но вместо того, чтобы подчиниться и расслабиться, пусто́та, наоборот, напрягла все мускулы разом, силясь вырваться из хватки корней. За спиной у меня застонала Фиона. Я обернулся и увидел, что она сгорбилась, словно под огромной тяжестью, но затем распрямилась вновь и сделала такое движение пальцами, будто завязывает узел. Корни заскрипели от натуги.

Я понял, что Фиона подарила мне еще немного времени. Еще один шанс.

– Сейчас я подойду к ней совсем близко, – сказал я вслух. – Держи крепче!

– Не надо! – взмолилась Эмма.

Но все-таки она действительно мне доверяла и не попыталась остановить, а только добавила:

– Будь осторожен, пожалуйста!

После стольких стычек с пусто́тами, казалось, можно было бы и привыкнуть, но я до сих пор терпеть не мог подходить к ним близко, даже к тем, которых уже приручил. А неприрученные были и вовсе как бешеные псы, но даже обузданные и скованные излучали отчаянную жажду убийства. Не говоря уже о том, что они вытворяли с моим желудком: стрелка компаса превращалась в остро заточенную косу, раскачивающуюся, словно маятник.

Я остановился на расстоянии вытянутой руки и посмотрел пусто́те прямо в глаза, сочащиеся слизью. Она дышала хрипло и рвано, челюсти распахнулись из-за растянутых в разные стороны языков. Да, эта пусто́та была другая. Мало того что ее все видели – она еще и говорила как-то по-другому. И ощущение, которое она вызывала во мне, было иным – оно как бы звучало в другом ключе, в каком-то более высоком регистре. Даже воняло от нее иначе – не органикой, не кучей компоста под жарким солнцем, а скорее химикатами, хлоркой, крысиным ядом и еще чем похуже.

Я заговорил снова: «Спи! Засыпай, сволочь, кому я сказал!» Оставалась крохотная надежда, что на таком близком расстоянии я все-таки пробьюсь. И тут я увидел, как в темном провале пасти пульсируют мышцы: казалось, пусто́та пытается мне ответить. И – подумать только – миг спустя она и впрямь ответила! Не знаю, услышал ли я это ушами или только мысленно. Голос был глухой и скользкий, поначалу неразборчивый – только долгая шипящая «с-с-с-с-с-с». За ней последовало какое-то пыхтение. Как я сообразил позже, пусто́та пыталась выговорить «п», но не могла сомкнуть губы. И все-таки я расслышал это «п», так что, должно быть, голос был не физическим. И, наконец, из недр ее глотки вырвался протяжный, звенящий гласный: «и-и-и-и-и-и-и».

«Спи!» – сказала мне пусто́та.

Значит, она могла говорить.

«Спи-и-и-и-и-и», – тянула она на одной долгой ноте… Должно быть, подумал я, она просто меня передразнивает… но откуда такая тяжесть в голове? Почему подгибаются ноги?

… и-и-и-и-и-и-и …

«Что ты такое?» – пытался выговорить я – и не мог.

«Что ты со мной делаешь?»

… и-и-и-и-и-и-и …

Я уже терял сознание, уже не чуял под собой ног, когда маслянистая глотка снова напряглась, запульсировала и разверзлась, выстрелив еще одним языком, четвертым. Он захлестнул мне шею арканом в тот самый миг, как я начал падать, – и теперь я болтался в воздухе, едва касаясь земли пальцами ног и не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Джейкоб? Что происходит? – донесся до меня голос Эммы, но горло стиснуло так, что я не мог выдавить ни слова. Даже махнуть ей в ответ, и то не мог – руки сонно обмякли. Я задыхался, голова разрывалась от боли, а мои друзья даже не видели, как у меня на горле сжимается этот невесть откуда взявшийся четвертый язык. Вся надежда была на Фиону: если она чувствует эти корни как отростки собственного тела, возможно, она способна видеть и чувствовать через них. Скорее всего, так и было: иначе она бы не смогла так аккуратно управлять тремя корнями, сдавившими три языка. И вот я открыл рот, хотя и не мог говорить, и повернул голову настолько, насколько это вообще было возможно в моем положении, и вцепился зубами в один из свисавших с потолка корней – первый попавшийся, до какого сумел дотянуться.