Джо Аберкромби - Мудрость толпы [litres]

Помимо воли она шагнула ближе к Савин, глядя ей прямо в глаза, обнаружив, что в кои-то веки говорит от чистого сердца:

– Просто… пообещайте, что станет лучше. – Было трудно глотать, словно ее горло все еще сжимали пальцы капрала Лыбы. – Необязательно, чтобы это был какой-то рай на земле. – Слова приходилось выталкивать через стиснутые зубы. – Но все это не может оказаться напрасным , вы понимаете? Не может!

На мгновение в этом замызганном коридоре повисло молчание. Леди-регент смотрела на Вик так, словно видела ее впервые. Потом она тихо кивнула:

– Я понимаю. И сделаю все, что смогу.

– Хорошо. – Вик хрипло кашлянула. – Хорошо…

Она отвернулась, пытаясь сглотнуть стоявший в горле комок, вытирая глаза костяшкой пальца. Огарок стоял возле стены, уставясь на нее так, словно увидел Эуса, восставшего из могилы.

– Что? – рявкнула на него Вик.

– Ничего, – пискнул он.

Она выпятила подбородок и схватилась за дверную ручку.

– Тогда продолжим.

…Она никогда не питала к пленникам особенной неприязни. Даже неодобрение в последнее время давалось ей с усилием. Но для этого субъекта можно было сделать исключение.

– Еще остались люди, которых будет приятно повесить, – проговорила она, упирая кулаки в исцарапанную столешницу.

Спиллион Суорбрек сжался на стуле. Он был раздет догола, на щеках блестели дорожки слез – которых он отнюдь не проливал по тем, кого отправлял на Цепную башню.

– Инквизитор, прошу вас, – лепетал он, – вы женщина, умудренная опытом … Вы понимаете, в каком положении я находился, на какие компромиссы должен был идти… Откровенно признаю, я слабый человек! Меня всегда было так легко сбить с толку! Могучие чувства и сильные личности увлекали меня… Я был словно листок, носимый ветром! Прошу вас… Умоляю …

– Нет смысла просить прощения у меня, – отозвалась Вик. – Я не уполномочена прощать. Может быть, с ней, – она кивком указала на дверь, – вам повезет больше, хотя я в этом сильно сомневаюсь.

– Ох… – вымолвил Суорбрек очень тихим голосом, когда леди-регент вплыла в комнату во всем своем ледяном величии. – Ох, мамочки…

Савин опустилась на инквизиторское кресло, шелестя дорогими шелками, в то время как Суорбрек, слабо бряцая цепями, все больше и больше вжимался в свое сиденье. «Если бы он мог втянуть голову в плечи, как черепаха, – подумала Вик, – то наверняка бы это сделал».

– Вот, поймали в порту, – сказала она. – Пытался выбраться из города, переодетый женщиной. Один из немногих людей во всем Земном Круге, о котором можно с уверенностью сказать, что на нем платье сидит еще хуже, чем на мне.

– Леди Савин… – Ресницы Суорбрека затрепетали, новые слезы полились по лицу. – Леди-регент, я вас умоляю …

– Закрой… – процедила Савин сквозь стиснутые зубы, – свой гребаный рот.

Она прикрыла глаза, пытаясь успокоиться, сделала вдох, потом открыла их снова. Они были жесткими, как кремень.

– Попытайтесь понять… каких усилий мне стоит сдержаться, чтобы не послать вас на Цепную башню, чтобы вас оттуда спихнули.

– Я понимаю, ваша светлость, я все понимаю! Но я прошу и вас меня понять… Я… я потерял перспективу …

– Перспективу? Это так называется?

– Я позволил себе увлечься… И это не в первый раз. Еще когда я был в Дальних Территориях, помогай мне Судьбы… меня всегда было так легко сбить с правого пути! Я всегда был таким бестолковым! Просто… было такое время … да еще Судья… Я сам не знал, что делал!

– Ох, бросьте! Все, чем вы позволили себе увлечься, Суорбрек, так это чувством собственного могущества, собственной жестокостью и собственным самомнением.

– Я… я червь, – прошептал он, повесив голову, заливаясь слезами. – Совершенный червь !

– Еще чего! От червей есть польза. – Савин медленно отодвинулась назад, скривив губы от отвращения. Гневный румянец на ее щеках постепенно исчезал. – Каким бы вы ни были трусливым лжецом, нелепым фантазером, вероломным подонком, но по причинам, которых я не в силах угадать… люди к вам прислушиваются.

– Это так, леди Савин! – Его лицо озарилось внезапной надеждой. – Ваша светлость, леди-регент, я полностью в вашем распоряжении, каким бы смиренным и нижайшим образом…

– Вы должны снова обо мне написать.

– Правда?!

– В точности так, как вы это сделали в «Любимице трущоб». Ваша лучшая работа, кстати.

На губах Суорбрека появилась тень улыбки.

– Вы в самом деле так считаете?

– Лучший кусок дерьма в сточной канаве, – проворчала Вик, заставив его снова съежиться.

– Вы осыплете меня похвалами, – сказала Савин.

– О, ваша светлость, я пролью на вас дождь комплиментов! Я отполирую вашу легенду так, что она станет сиять! Я вознесу вас на трон славословий! Избавительница народа! Мать нации! И вас, и ваших детей… – всхлипывая, продолжал Суорбрек. – И вашего благородного мужа…

– Моих детей – да. Мой муж и сам достаточно себя хвалит.

– Вы уверены, что не хотите вздернуть этого мерзавца? – спросила Вик.

По-видимому, в мире было не больше справедливости, чем в дни, когда Судья заседала в Народном Суде. С другой стороны, справедливости в мире всегда недоставало. Кому и знать, как не ей, у которой украли годы ее жизни за преступления, совершенные другими?

Леди-регент внимательно поглядела на нее.

– Вы много лет работали на моего отца. Вам следовало бы научиться не вздергивать то, что еще может пригодиться.

Она сузила глаза, глядя на Суорбрека.

– А вам я предлагаю вернуться к своему прессу и не давать ему ни минуты передышки! Вы теперь живете ради того, чтобы люди меня любили. И проживете ровно столько времени, сколько сможете быть для меня полезным. – Савин встала, глядя сверху вниз на всхлипывающего бывшего обвинителя. – Ни мгновением дольше.

– Добро пожаловать! Добро пожаловать на это чрезвычайное общее заседание Солярного общества Адуи!

Карнсбик, блистательный в своем вышитом пылающими солнцами жилете, широко раскинул руки, сияя улыбкой. Аплодисменты были поистине громовыми. Весь долго сдерживаемый ужас и смятение последних месяцев нашли свой выход в излиянии радости и облегчения.

– С искренней благодарностью к нашей ослепительнейшей покровительнице, ее светлости леди-регенту и матери короля, Савин дан Брок! – Карнсбик смиренно склонил голову в направлении ложи, где сидела Савин, и та опустила веер, чтобы одарить его кивком и улыбкой.

По аудитории прошла волна: все лица поворачивались в ее направлении. Овации зазвучали, если это было возможно, еще громче. Ее улыбка засияла, если это было возможно, еще шире. Слышались радостные возгласы, восхищенные ахи. «Мать нации!» – прокричал кто-то.