Джо Аберкромби - Мудрость толпы [litres]

Но теперь он был калекой, таким уязвимым, и от одной мысли о том, чтобы его ударить, ей становилось тошно. Теперь, когда она глядела ему в глаза, ей казалось, что она видит в них что-то наподобие ненависти к себе. Уязвленной зависти. Возможно, он винил ее в том, как все обернулось, не меньше, чем себя. И у нее было чувство, что ему бы очень хотелось швырнуть ее через всю комнату – просто чтобы доказать, что он еще это может.

Было время, и не так давно, когда он был с ней почти слишком нежен. Теперь его единственная рука сжимала ее, стискивала, рвала, мяла и крутила, словно чтобы показать, сколько силы у него еще осталось. Раньше, занимаясь любовью с мужем, она иногда почти скучала. Теперь она иногда почти боялась его.

Все было не так, как прежде. Но разве когда-то бывало иначе? Нужно уметь брать лучшее от того, что у тебя есть.

Она продолжала тереться об него.

– Я скорее имела в виду… честный обмен… выгодный для обоих партнеров.

– А-а, деловое соглашение. На это я могу согласиться.

И он подхватил ее под мышку и повалил на спину. Вероятно, он надеялся сделать это без особых усилий, но, имея лишь одну ногу и одну руку, был вынужден перекатиться сперва на одну сторону, потом на другую, и, в конце концов, его культя запуталась в одеяле.

Одна ее рука была между его ног, направляя его, другая обхватила за затылок, притягивая к себе и одновременно упираясь в него предплечьем, чтобы его бесполезная рука не болталась между ними.

Его зубы были стиснуты от боли и усилий, в его рычании было больше ярости, чем удовольствия. Ей хотелось погладить его по лицу, прошептать что-нибудь успокаивающее – помогай ей Судьбы, точно так же она стала бы успокаивать своих плачущих детей… Почему он не мог позволить ей быть сверху? Это было бы гораздо проще и приятнее для них обоих. Однако приходится работать с тем, что имеешь. Она потянулась, чтобы поцеловать его…

Из-за двери послышался громкий вопль, и оба замерли. Савин упала обратно на подушки.

– Черт…

– Пусть кричат, – прошипел Лео.

– Нет.

Она выбралась из-под него, заставив его охнуть, выскользнула из кровати и встала на холодный пол.

– Ты вовсе не должна во всем им подчиняться.

Но после всех бед, которые она причинила, материнство было для нее шансом хоть в чем-то поступить правильно. Она натянула ночную сорочку.

– Мы все кому-нибудь подчиняемся, Лео.

Она прошла через гостиную, тускло освещенную сиянием угасающих углей, и вошла в детскую. Их можно было различить по голосам: крики Арди звучали как разбойничьи требования, в то время как хныканье Гарода было мольбой о помощи. Всего три месяца – и уже такие разные! Арди кормилась целеустремленно, и когда она засыпала, ничто не могло ее разбудить. Гарод тыкался и возился возле соска, а потом вскидывался при малейшем звуке.

Савин взяла из люльки младенца, сотрясающегося от собственного плача. Прижала к груди, отчаянно пытаясь его утихомирить. Она прикрыла дверь и подошла, чтобы сесть в одно из кресел возле камина – то, на спинку которого была накинута шаль, все еще сохранившая запах ее матери…

Она застыла на месте с полузадушенным возгласом.

В кресле уже кто-то сидел. Кто-то в черном мундире Народного инспектората. Свет очага очерчивал выступающие кости и черные провалы хмурого лица Вик дан Тойфель.

– В чем дело? Меня обвиняют? – спросила Савин.

Удивительно, насколько спокойно звучал ее голос. Возможно, в этом было что-то вроде облегчения – знать, что ей больше не нужно беспокоиться о том, когда это произойдет.

– Пока еще нет, – отозвалась Тойфель. – Но мы обе знаем, что это лишь вопрос времени. Судья вас ненавидит.

Теперь, когда Савин удалось совладать со своим бешено грохочущим сердцем, она была полна решимости не выказывать ни малейших признаков смятения. Она опустилась во второе кресло и распахнула сорочку, словно ее грудь была секретным оружием, которое пришло время расчехлить. Гарод принялся извиваться, отчаянно ища ротиком сосок везде, кроме того места, где он был. Наконец Савин удалось пристроить младенца, и она откинулась на спинку кресла, хмуря брови.

– Судья ненавидит всех.

– О да, но у нее есть фавориты.

– Если все, с чем вы пришли, – это угрозы, мы можем рассмотреть их в рабочее время.

– Я пришла также с предложением. Для вас и вашего мужа.

– Предложение, которое вы предпочли бы сделать тайком?

– Я не из тех, кто привык входить через парадный вход.

– Это верно. По моему опыту, вы все делаете исподтишка.

– В то время как «Любимица трущоб» никогда не пыталась баловаться враньем?

Молчание затягивалось. Они внимательно наблюдали друг за другом, как тогда, давным-давно, когда ехали в одном экипаже, направляясь в Вальбек.

– Пожалуй, тут вы меня поддели, – наконец признала Савин.

Проблема с Тойфель заключалась не столько в том, что та была лгуньей, сколько в том, что она постоянно оказывалась лучшей лгуньей, чем Савин.

– Вы не знаете, где мой отец? – неожиданно для себя спросила она.

– Нет. Хотела бы я это знать.

– Он даже не видел своих внуков. – Смехотворно сентиментальное замечание, учитывая, что речь шла о профессиональном палаче. Она почти ожидала, что Тойфель расхохочется, но та лишь задумчиво сузила глаза. Савин опустила взгляд на Гарода. – Мне кажется, я единственная, кому его не хватает.

– Ну, насчет этого не знаю. Время его правления понемногу начинает казаться золотым веком. Где ваш муж? Вы нужны мне оба.

– Думаю, он скоро к нам присоединится…

Дверь с грохотом распахнулась, и Лео шагнул в комнату, громыхнув железной ногой. Он подпирал плечом парализованной руки дверной косяк, держа в другой обнаженный меч – абсолютно голый и все еще наполовину возбужденный.

Тойфель взглянула на него, не впечатленная ни одним из обнаженных орудий.

– Осторожно, вы можете выбить кому-нибудь глаз этой штукой.

Лео опустил меч.

– Если вы врываетесь к людям в дома, не жалуйтесь, если увидите что-то не по своему вкусу.

– Почему же, я очень рада, что хоть кто-то в этом городе еще развлекается.

Под взглядом Тойфель он подковылял к кушетке, швырнул меч на пол и упал на подушки. Морщась, открутил железную ногу и откинулся на спинку, вытянув культю. Когда он был превосходным образчиком мужественности, то всегда был до странного скромным. Теперь он любил выставлять свои многочисленные шрамы напоказ и смотреть на реакцию людей. Впрочем, как было легко угадать, инспектор осталась бесстрастной.

– Я благодарен вам за ваш визит, – сказал Лео, – но, зная, насколько вы цените искренность, хотел бы сразу сказать, что не питаю к вам доверия.

– Отлично. Взаимная подозрительность – лучшее основание для альянса. Каждый знает, где он стоит.