Марина Ефиминюк - Неидеальная Чарли Тэйр [litres]

Никогда не видела, чтобы Зои так сильно краснела и смущалась.

– Не отрывай зад от стула, – спокойно велел Ноэль на диалекте.

– Парни, что происходит-то? – подал голос Валериан.

Понятия не имею, как он умудрился пропустить громкий скандал с новогодним поцелуем, но бедняга явно был не в курсе.

– Друзья, у меня появился вопрос! – громко объявил на шай-эрском Эйнар. – Пусть поднимет руку тот, кто за этим столом никогда не состоял друг с другом в отношениях.

Пронзив шутника мрачными взглядом, мы с Коэном отхлебнули вино. Оно прокатилось по горлу горячим сладким комом и неприятно упало в желудок.

Несчастный Валериан со страданием в лице тихо спросил:

– Что я еще должен узнать?

– Кроме того, что девушки неплохо говорят на диалекте? – с ехидцей отозвался Эйнар и обратился уже на шай-эрском: – Пусть поднимет руку тот, кто за этим столом находится в ссоре и только ищет повод помириться.

Мы с Ноэлем встретились глазами. Он отставил кружку и спокойно произнес:

– Давайте закончим эту игру.

– Пусть поднимет руку тот, кто хочет продолжить игру, – немедленно предложил Эйнар и издевательски ухмыльнулся в сторону Ноэля, когда все, кроме нас, задрали руки.

Пожалуй, лучшего момента, чтобы отправиться домой, придумать было невозможно. Девчонки для вида поуговаривали меня остаться еще ненадолго, но очевидно, что присутствие страшненькой подружки, на которую никто не должен обращать внимания, а по факту обращали абсолютно все, заметно портило веселый вечер с играми и флиртом.

– Раз надо, значит, надо, – вздохнула Вербена. – Понимаем: учеба сама себя не выучит. Мы не обижаемся, Чарли, правда.

Да кто бы сомневался!

– Встретимся в пансионе, подружка, – помахала мне на прощание Зои.

Снаружи стемнело, и на заваленных снегом улицах запалили фонари. Мостовые еще не чистили, вероятно, дожидаясь, когда стихия окончательно утихомирится и маги приведут дороги в порядок. Свободного извозчика удалось отыскать чудом.

Только я открыла дверцу и подхватила юбку, чтобы забраться в салон, как кто-то крепко сжал мою руку чуть повыше локтя и резко заставил развернуться. Пульс подскочил, голова закружилась. Мысленно я собралась отбиваться, но оказалось, что меня схватил Ноэль.

Он тяжело дышал, пальто было расстегнуто нараспашку. Спутанные волосы намокли от снега, и в размытом свете уличных фонарей тускло поблескивали светлые пряди-прожилки. Глаза казались почти черными и шальными.

– Вы едете? – позвал извозчик.

– Нет! – крикнул Ноэль и захлопнул дверцу. – Девушка остается.

Девушку настолько потрясло появление северянина, что она даже рта не открыла. Позволила отвести себя от края мостовой и со странной обреченностью проследила, как другие пассажиры, не колеблющиеся в выборе маршрута, быстро забрались в экипаж.

– Что случилось? – наконец спросила я.

– Я делаю ровно как ты хотела, Чарли. Видит бог, я очень стараюсь держаться от тебя подальше!

Он говорил на диалекте так быстро, что от меня ускользала большая часть произнесенных слов, удавалось уловить лишь общий смысл фраз.

– Подожди, – попыталась остановить его я.

– Знаю, что несправедливо втягивать тебя в еще одну дурную историю. Несправедливо вынуждать переживать последствия. Не стоило к тебе вообще приближаться, но я сорвался в тот вечер и подошел. Я не святой и не выплавлен из металла…

– Ноэль, стой! Ты говоришь на диалекте!

Замолчал, посмотрел недоуменно. Он перешел на шай-эрский с таким неожиданно сильным акцентом, который называть самобытным было бы большой лестью:

– Если захочешь, мы съездим в Норсент и ты увидишь, как я жил до тебя. Что мне еще сделать? Хочешь остаться друзьями? Я согласен, давай так и поступим, но у меня больше нет сил наблюдать за тобой со стороны.

– На самом деле я не хочу быть друзьями.

– Нет? – меняясь в лице, он вновь перешел на диалект.

– Нет.

Отойдя на пару шагов, он растерянно взлохматил влажные волосы. Огляделся вокруг, словно ища ответы в выросших на мостовых сугробах.

– То есть это конец, Чарли?

– В смысле – конец?!

Впервые в жизни меня напугало обычное слово, но в свое оправдание скажу, что в нем не содержалось ни одного позитивного звука. Даже на языке перекатывалось противно! Тут-то и стало ясно, что, в кои веки пожелав быть честной с собой и миром, я ляпнула какую-то страшную глупость.

– Я пытаюсь сказать… Мне кажется… я люблю тебя.

Слова о любви, когда их не ждут, звучат особенно неуклюжими и лишними, но признание уже вырвалось, проглотить его обратно было невозможно. Ноэль молчал и, верно, пытался вернуть дар речи. Пожалуй, такой длинной паузы не пережил бы ни один театральный спектакль, да и я перенесла исключительно из-за шока.

– Что? – наконец со вкрадчивой интонацией переспросил он.

– Люблю тебя… я…

Какое паршивое чувство: осознавать, что уже переживала нечто подобное, и помнить, каким чудовищным унижением закончился тот давешний разговор в летнем саду.

– Кажется? Не совсем точно? – уточнил северянин, словно пытался продраться через дебри шай-эрского языка, где фраза «да нет, не знаю» считалась вполне себе жизнеспособной.

– Как можно влюбиться не совсем точно? – в свою очередь озадачилась я.

– Ты права… Невозможно!

Ноэль подошел стремительно, теплые ладони обняли мои холодные щеки. На секунду заглянул в лицо. Поцелуй под крупным снегом, кружившимся кружевными хлопьями, был влажным и долгим, с раскрытым ртом.

– Люблю тебя, – проговорил Коэн, сжимая меня крепко и как будто отчаянно. – Сильно. И это точно.

По дороге в пансион разговаривать оказалось некогда. Едва мы нашли нового извозчика и утонули в темноте ледяного салона, как все мысли из головы выбило ласками, поцелуями, неясным шепотом. Сначала сели чопорно, друг напротив друг. Карета тронулась, а в следующий момент я обнаружила себя на коленях у Ноэля. Возле пансиона из экипажа вывалилась на слабых ногах, как будто хмельная, с растрепанными волосами и в измятой одежде. Чуть не забыла портфель с учебниками, и северянину пришлось вновь догонять карету и лезть в салон.

В особняке светились только окна в гостиной, где лампы не тушили даже на ночь, и в апартаментах у мадам Прудо на третьем этаже.

– Поднимешься? – спросила я, кивнув на входную дверь.

– У тебя не будет неприятностей?

– Но мы ведь никому не скажем.

Девчонки все время кого-нибудь втихомолку приводили. Однажды у Олеандры пару дней жил друг детства. Если бы он случайно не столкнулся в коридоре с горничной, никто не узнал бы. Олли тогда чуть не выставили за дурное поведение, но все закончилось благополучно.