Анатолий Махавкин - Бездна [litres]

– Неплохо бы подкрепиться, – заметил я глубокомысленно, – жрать хочется.

– Жрать – не срать, можно и обождать, – понуро ответила Вобла, но всё же проверила содержимое своего рюкзака. – М-да, негусто.

Полный живого интереса, я оставил своё бесполезное богатство и переполз на её сторону, попытавшись узнать истинное количество этого «негусто». Как выяснилось, моя уцелевшая спутница была совершенно права, оценивая ситуацию. На двоих у нас оставалась буханка хлеба, способная пробивать железобетон, и три банки консервов. Когда хлеб извлекли, я попытался отщипнуть от него кусочек и едва не сломал особо усердствующие пальцы. На ощупь он казался обычным булыжником, который можно использовать как оружие (я же пролетариат, чёрт побери!), как строительный материал, как фетиш, наконец, но только не в качестве еды.

Вобла достала огромный и острый, как бритва, нож, при помощи которого, приложив массу усилий, смогла-таки разрезать проклятую буханку пополам. Отправив одну из половинок обратно в рюкзак, вторую она поделила на восемь частей. Хотя эти части и были приблизительно равны, мне всё равно достались самые маленькие. Помимо хлеба Вобла выделила полбанки тушёнки, выложив её поверх этих крошечных кусков. Себе она оставила банку с подливой, обделив и на этот раз. В общем, с моей точки зрения, делёж пищи был произведён несправедливо. Видимо, по этой причине я остался голоден. Запив съеденное парой крохотных глотков воды, которые мне разрешили сделать, я потащился на своё место.

– Хорошо, но мало, – сказал я, устраиваясь поудобнее.

– Гляжу я на тебя и поражаюсь, – покачала головой Вобла, – у тебя в башке какой-то фильтр стоит или как? Ладно я, уже привыкла хоронить знакомых и друзей, но ты же – лох лохом, оружие первый раз в руки взял, а с тебя как с гуся… С девкой только переспал, шуры-муры, любовь-морковь, я же видела, как вы за ручки держались. А потом – …дык и нет её, а ты спокоен, точно удав. Как ты так можешь?

Определённая доля правды в её словах была. Моя благоверная неоднократно верещала, дескать, во время скандалов я совершенно непрошибаемый и отхожу после них очень быстро, почти моментально забывая об отшумевшей грозе. Возможно (но не факт), происходящие события были позначительнее семейной ссоры, но относился я к ним точно так же. Нет, я не был бесчувственной сволочью: наверное, Вобла была права, и в моей голове действительно стоял какой-то предохранитель, отсекающий слишком сильные эмоции.

– Я в этом не виноват, – закрыл я глаза. – Между прочим, с твоей стороны просто безнравственно обвинять меня в бесчувственности. Помнится, кто-то спокойно посылал людей на смерть, пытаясь добиться своей цели. А теперь, когда пришла ваша очередь, вы и взвыли. Вот и вся подоплёка твоей речуги.

– Умник, – хмыкнула Вобла и на некоторое время умолкла.

Спустя несколько минут, когда меня начало конкретно клонить в сон, сквозь полупрозрачную подушку дрёмы я услыхал приглушённые всхлипывания. Больше всего это напоминало поскуливание больного щенка, к чему я был весьма восприимчив. Пришлось пробудиться. Вобла сидела, спрятав голову между худыми, как палки, ногами, и её плечи мелко вздрагивали. Это не походило на обычную бабью истерику, да и не склонна была моя спутница к таким слёзоизвержениям. Видимо, оставшись один на один со своими мыслями, она вернулась к моменту гибели друга.

– Вы с ним любовниками были? – очень осторожно поинтересовался я, памятуя, с кем имею дело.

Но оставлять человека в подобном состоянии было просто невозможно.

– А тебе какое дело?! – Вобла, вскинув зарёванную физиономию, оскалилась, но тут же поникла. – Ты всё равно не поймёшь, каково это – единственный близкий человек во всём мире.

Я молчал. Главное – задать тон разговору и дожидаться, пока слова потекут рекой, освобождая больную душу от накопившегося гноя. Вобла некоторое время колебалась, растирая покрасневшие щёки, но в конце концов решилась.

– Понимаешь, он – приятель, – сказала она. – Мы же с ним детдомовские. Никаких родственников, ни родителей, ни братьев-сестёр, никого. А я и в детстве была девкой тощей, как скелет, пальцем перешибить можно. Все норовили ударить, отобрать кусок хлеба, оскорбить. Думала руки на себя наложить. Не смей смеяться, говнюк! Я уже приготовила бутылку бензина и спички. Решила, как все пойдут в столовку, заберусь на стол и подожгу себя. Сижу с этой бутылью, слезами заливаюсь, а тут заходит в мой закуток пацан, башка круглая, как арбуз, и ещё подстрижен смешно так, ёжиком. Смотрит на меня пристально, а потом бутылку вырвал из рук. Понюхал, поглядел на меня и говорит: «Ты чё, дура, надумала?» А я молчу, ничего сказать не могу. Потом кое-как выдавила из себя: «Всё равно помру». Думала, плюнет и уйдёт, на кой хрен ему эта доходяга. А он нет, присел рядом, погладил по голове и говорит: «Колись, какие проблемы?» Я совсем нюни распустила, давай рассказывать ему про все печали и горести. Кое-как успокоил, сказал, будет за мной присматривать и в обиду никому не даст. До сих пор не знаю, зачем я ему была нужна, но своё обещание он сдержал.

Вобла смолкла, а её измождённое лицо точно просветлело. Видимо, ей вспоминалось что-то хорошее из её невесёлого прошлого. Не могу сказать, что я слушал эти излияния с таким уж бешеным интересом, скорее мне хотелось закрыть глаза и как следует выдрыхнуться. Мой мозговой фильтр за сегодняшний день успел порядочно засориться, поэтому требовалось хорошенько очистить его, дабы встретить неприятности завтрашнего дня во всей своей непрошибаемости. Но раз вызвал этот поток словоизвержения, придётся выдерживать его до конца.

Удерживая на губах слабую улыбку, Вобла продолжила свой рассказ. В общем-то, она рассказывала самой себе, а её взор всё время блуждал по стенам и потолку, будто жен щина наблюдала некие картины, мне недоступные. История оказалась длинной и повествовала о том, как они с Круглым ушли из детдома и их каким-то чёртом занесло на Кавказ, где они и сдыбались с наёмниками. Тут в рассказе имелись явные лакуны, и я так и не понял, как именно они встретились со Зверем, взявшим их под своё крыло.

Насколько я сообразил, хотя у Круглого и были другие женщины, но Вобла всегда была для него большим, чем подруга и боевой товарищ. Это и объясняло истерику моей спутницы – потерять единственного мужчину в своей хреновой жизни ей было очень нелегко. Кто захочет связать свою жизнь с некрасивой сварливой бабой, способной увалить любого мужика с одного удара? Впрочем, насчёт первого пункта… Некрасивая, хм. Если присмотреться, то её лицо не выглядело отталкивающим, просто его сильно портила худоба и скулы, выступающие, словно у их хозяйки под кожу засунули два булыжника. А если бы Вобла отрастила волосы подлиннее (я в этом вопросе весьма консервативен и предпочитаю видеть у женщин пышную шевелюру), как следует накрасила физиономию и немного поправилась… М-да. Такое ощущение, будто она нарочно пыталась себя изуродовать, превращаясь в уродину.