Анатолий Махавкин - Бездна [litres]

Мы слегка поржали, хоть от этого «по старинке» и веяло морозом. Расслабился, стало быть. Надо собраться, учитывая, куда идём.

За время нашей задушевной беседы все бойцы успели исчезнуть в дверях чёрного хода, и лишь какая-то совершенно охреневшая бабка с бейджиком сотрудника театра оторопело рассматривала нас из-под перекошенного зонта. Билетёр, что ли? Билетов у меня не оказалось, поэтому я просто отдал женщине свою накидку. Ну, не напрасно же она тут стояла? Дождевик приняли с тем же полубезумным выражением на лице, а я попытался представить, какие мысли могут сейчас метаться в голове у бабули. Театральная постановка? Налоговая? Война?

– Нам сюда, ёптить, – показал Самойлов. – Голову береги. А, бля, забыл с кем… Ладно, просто иди.

Ну, вообще-то тут стоило беречь не только голову (которой я всё же приложился), но и остальные части тела. Проход в старый подвал делали в дикой спешке, а освещение так и вовсе на пьяный глаз. «Лапша» проводов с гирляндой лампочек, половина из которых не работала, уводила в рваный провал, пробитый в месте, где пол соединялся со стеной.

– Вы тоже? – Тощий мужчина в чёрном костюме повернул к нам бледное, смутно знакомое лицо. Его взгляд остановился на оружии моего спутника, и он досадливо кивнул: – Ага, понятно… Может кто-нибудь потрудиться объяснить? Ремонт только сделали. Администратор дурака корчит.

– У вас там ход в преисподнюю, – начал объяснять я, тыкая пальцем в стремянку, каким-то чудом поместившуюся в узкий проход. – И одному уголовному авторитету крайне необходимо добыть секрет бессмертия, который скрывается приблизительно на пятом уровне чистилища.

– Шутник, мля, – хмыкнул Самойлов и попытался подтолкнуть меня в спину. – Тряхните вашего хозяйственника. Поросёнку отсыпали столько, что хватит на новый театр. Если начнёт кобениться, по сусалам гандона.

Жаль, я уже начал спуск и не видел выражения лица актёра. Теперь я точно вспомнил: он играл труп в окне в одной очень смешной постановке. Прикольный тип.

– Ты чего плетёшь? – ласково осведомился Самойлов, осторожно ступая по каменному склону, обильно усыпанному осколками камней. – А вдруг поверит?

– А ты бы поверил?

Самойлов разразился звуками, напоминающими те, когда кот отхаркивает шерсть. Потом несколько раз задал вопрос, определённо относящийся не ко мне, причём с каждым разом вопрошающая фраза становилась всё краше от прибывающих матерных эпитетов.

– В Бездне вся ваша электронная херь не работает, – подал я голос, рассматривая рисунки на стенах. – В окрестностях, думаю, тоже. Смотри, какая образина. Если бы Паша трахнул Диану, у них мог бы получиться такой изюбр.

Самойлов остановился и вперился в меня мутным взглядом завязавшего алкоголика. Его маленький лоб прорезало такое количество морщин, что первоклассник утомился бы считать.

– Тебе что-то известно? – тихо спросил он, прикрывая ладонью микрофон. – Ну?

– Вона чего, Михалыч… – протянул я, щурясь, и, судя по всему, вызвал приступ когнитивного диссонанса у собеседника. – Вона, когда правда-то выплывает. Рога, стало быть, наставляют уважаемому Петру Степановичу. Да и то, папка-то при смерти, а пиписька у женщины чешется.

– Заткнись, мудило, – беззлобно одёрнул Самойлов и тяжело вздохнул: – Эта б…ь у кого только не успела на х…ю покрутиться. Меня, вон, люто ненавидит. За то, что отказал. Ну да ладно, пришёл гадине пи…дец! Степаныч чётко сказал, что и она, и этот дуболом могут спокойно зачинать под землёй расу новых людей, но наверх – ни-ни.

Теперь понятно, куда отправляются резвые супруги больших авторитетов. За границу, на курорт. Навсегда.

Мы повернули за угол и тут же обнаружили глубокоуважаемую Диану Станиславовну, разглядывающую нас с обожанием соскучившейся сколопендры. Кажется, она всё слышала. Впрочем, сколопендра не стала набрасываться на нас и жалить, а лишь известила, что умники вот-вот откроют дверцу в дом старого шарманщика и можно будет лезть через холст. Шутила она так, изысканно и не для быдла, как любила говаривать. Самойлову, впрочем, всё это было по барабану, а я посоветовал обоим топать прямиком к Артемону. Потом остановился посмотреть по сторонам.

Да, похоже, под театром никто никогда не пытался заниматься археологическими раскопками. Прежде такие штуки я видел, лишь когда мы приезжали на экскурсию в Киево-Печерскую лавру: ниши с черепками, иногда даже целыми; парочка каменных гробов с изображениями пляшущих скелетов и разбитая вдребезги плита, прежде, судя по всему, перегораживавшая проход. На обломках ещё сохранился рисунок бушующего пламени. Кажется, горела некая тварь, но понять, кто именно, стало решительно невозможно.

– Идёшь? – Самойлов высунул голову из дыры. – Или тоже решил записаться в ряды этих, …нутых?

Нет, к сожалению, я был самым что ни на есть обычным, поэтому прошёл в следующее помещение, где оказалось очень тесно из-за огромного количества тяжело дышащих и обильно потеющих посетителей. Ольга тоже наблюдалась, но далеко, а вот чёртова Диана – совсем рядом. Ещё и прижалась своими силиконовыми холмами, слегка сплющенными тканью комбинезона.

Где-то в первых рядах нашего совершенно не санкционированного митинга назревало нечто, подобное бунту. Кто-то истошно вопил, что «за это он костьми ляжет». Спокойно бубнил Хробанов, дескать, «следует разобраться и подумать». Закончилось всё, как и следовало, спокойным пожеланием Самойлова всем издохнуть и его же приказом немедленно ломать.

Загрохотало, и толпа подалась назад. Супруга Утюга ещё плотнее прижалась ко мне своей искусственной задницей.

– Пощупать можно? – поинтересовался я и, когда Диана повернула ко мне надменную физиономию, пояснил: – Оценить, так сказать, мастерство современной пластической хирургии.

– Оценишь, – отрезала она и тихо фыркнула: – Когда тебе отрежут твой поганый язык, му…

Утомившись от грубости и отсутствия простого человеческого тепла, я принялся протискиваться вперёд. Какого чёрта нас напихали сюда, точно шпрот в банку, я понятия не имел. Если здесь вдруг откроется что-то типа той каменной пасти, употребившей нарика, то людишки плюхнутся в неё таким плотным шариком, что зверюшка может и подавиться.

Впрочем, когда я распихал здоровяков в кевларе, то увидел, что нас ожидает нечто совсем иное.

В первую очередь – диспозиция. Замусоренный участок площадки, где находился предельный минимум моих будущих спутников. Двое в рабочих комбинезонах поверх бронежилетов разбирали по кускам стену, где среди широких трещин ещё различался древний лепной рисунок. Барельеф изображал мускулистого голого чувака, который извивался в языках пламени. Похоже на рекламу первобытного ночного клуба. На пыльной серой физиономии того «строителя», что пониже, красовался свежий синяк – премия от начальства. А ведь Самойлов предупреждал.