Д Штольц - Удав и гадюка

Прозвенела звонкая пощечина. Один стражник злобно рыкнул на притоморзившего заключенного. Пошатнувшегося от удара Вицеллия ловко подняли над землей, отчего босые ноги нелепо замотыляли в воздухе. Дальше его, беспомощно провисшего с задранной до пупа рубахой, уже понесли. Звуки громыхающих железных сапог растворились на лестнице, ведущей вниз. В подвал, стало быть… Еще через время в коридоре прошумело знакомое тяжелое облачение Иллы, и в сопровождении телохранителей Консул спустился под землю, вслед за Вицеллием.

Понуро склонив голову, насколько это возможно в металлическом ободе, Юлиан ждал, когда наступит и его очередь. Какой у него был выбор? Сразу признаться, кто он, чтобы зажечь в глазах истязателей алчный огонь? Или подождать, пока те сами поймут, когда жертва начнет медленно регенерировать и не умрет, как положено? Хотя о чем это он… Юлиан тяжело вздохнул. Вицеллий под пытками сам все выдаст: и у кого он служил и кто есть граф Лилле Адан.

Но за ним за весь день, вязкий и мучительно долгий, никто так и не пришел. Лишь время от времени туда-сюда ходили стражники и маги, с узниками или без.

Так Юлиан и просидел, пока свет за маленьким окошком, на уровне площади, не померк. Затем снова взошло солнце и так же медленно погасло. Прошло несколько дней. О восходе граф узнавал уже не по бледно-серому небу, а по шуршанию мантии Иллы, когда тот поутру, еще до зари, спускался в подвал. С закатом он поднимался и покидал узилище, чтобы на следующий день вновь вернуться истязать того, кто пытался его убить тридцатью годами ранее. Того, кто сделал его мертвецом с живыми глазами. И все эти дни, четверо суток, Вицеллий Гор’Ахаг был внизу, откуда порой долетали эхом отголоски жутких стонов и воплей.

С рассветом, серым и туманным, еще не пронзенным животворящим лучом, за решетчатым окном стала собираться толпа. За короткое время жители Золотого Города заполонили небольшую площадь. Просвет, через который Юлиан лицезрел стену города, оказался закрыт подолами платьев и шароварами господ. Вот мимо узкого окна прошла женщина в бордовом платье с накинутой поверх длинной шалью и остановилась аккурат так, что ее стройные ножки невольно приковали к себе взгляд изможденного узника.

Юлиан в немом отупении уставился на украшенные золотом и вышивкой туфельки, выглядывающие из-под багряного наряда. Не в такой обуви щеголять по дорогам вне города.

Люди гудели, переговаривались меж собой и смотрели на то, чего Юлиан не видел. Попытки привстать ни к чему не привели — кандалы держали крепко.

— Шора’хаффу , это правда, что Алый Змей обезумел…? — шепнула своему спутнику в темных шароварах обладательница нежных туфелек.

— Воистину, моя дорогая. Змей бы ни за что не вернулся в Элегиар в здравом уме.

— Бедный Нактидий, как у него духа хватило впустить к себе в дом это чудовище.

— Долг… Долг перед Элейгией! — тихонько ответил знатный господин. — Говорят, там еще был и сын Вицеллия.

— Его тоже повесят?

— Не знаю, все укрыто завесой тайны, дорогая, — ноги спутника развернулись в сторону центра площади. — Надо подождать.

— Ра’шефуръя , — дама в золотых туфельках обезобразила слово «интересно» до неузнаваемости и последовала за мужчиной, обратила свой взор в ту же сторону.

Юлиана затрясло, тело налилось тяжестью страха и ужаса. Время повешения пришло. Если Юлиана не пытали, то, значит, Вицеллий Гор’Ахаг все рассказал. Если его не вывели на площадь, то, значит, Илла знает, кто он и ничем хорошим это не закончится. Прекрасное завершение путешествия на Юг!

По толпе прокатилась волна удивления, негодования и любопытства. Все замерли как вкопанные.

— Во имя Прафиала, как же они изуродовали его, Фабиан. Не лицо, а месиво, — прошептала дама, прижимаясь к спутнику.

— За те злодеяния, дорогая, что Алый Змей совершил, его стоило попытать сильнее.

Похоже, на площадь вывели Вицеллия. «Но учитель не покидал подвал». — пронеслась беспокойная мысль, пока Юлиан пытался услышать все, что происходило за окном. Аристократия Золотого города не уподобилась нищете, она не выкрикивала оскорбления и брань. Все лишь шептались между собой, предпочитая все гадкое обсуждать тихо, дабы не потерять лицо среди своих же. Над площадью прозвенел чистый и поставленный голос вестника.

— Именем короля Морнелия Прафиала Антаиама Молиуса, Вы, Вицеллий Гаар Ахаг, за участие в покушении на Его Величество Морнелия Прафиала Антаиама Молиуса, за покушение на Советника Короля, достопочтенного Иллы Раум Ралмантона, а также за измену и многочисленные убийства приговариваетесь к смертной казни через повешение. Приговор будет приведен в исполнение здесь, на Черной площади.

Юлиан нахмурился. Причем здесь покушение на короля, если оно произошло до приезда Вицеллия и Юлиана в Элегиар? Или речь идет о событиях тридцатилетней давности?

Толпа замолкла и напряглась, а до ушей вампира донесся топот стражи, затем тишина — и скрип табуретки, оглушающе громкий. Над Черной площадью разразилось зловещее затишье. Обладательница золотых туфелек приподнялась на носочки, выглядывая из-за спин тех, кто стоял впереди.

— У вас есть, что сказать напоследок, Вицеллий Гаар Ахаг, либо, может быть, вы желаете помолиться Праотцу вашему Гаару? — спросил все тот же пронзительный голос вестника.

Узник промолчал. А спустя минуту из-под ног веномансера выбили опору, и хруст шейных позвонков оповестил всех, что старик умер быстро. Где-то недалеко зазвонили колокола.

Площадь опустела, и лишь иногда по брусчатке громыхали окованные сапоги, цокали звонкие копыта лошадей да шелестели подолы богатых юбок. День склонился к вечеру, и на Элегиар опустилась ночь, а Юлиан уставился в кусок стены, видимый из окна.

Подобно слепцу в лабиринте, Юлиан скитался по чертогам мысли, но не мог найти ответа. Граф тщетно пытался выбраться из пут, дергался и кидался, как молодой волк в капкане. Наконец, обмякнув от злобного бессилия, Юлиан стал ждать.

Посреди ночи дверь с уже привычным звуком отворилась, в коридоре раздался твердый удар множества ног. В камеру к Юлиану ввалились стражники, десять, а вместе с ними маг. Выглядел он чуть иначе, чем предыдущий охранный колдун, — у этого на лице красовались две продольные угольные полоски от бровей до нижней челюсти. Из книг по маговской символике Юлиан знал, что перед ним — Клеймовщик. Клеймовщик, воплощение зла для всех рабов.

Маг, весь в черном, с золотой фибулой на груди, произнес заклинание. Юлиан почувствовал, как кандалы вышли из стены, и он с затекшими окровавленными руками и шеей рухнул в объятия стражников. На бедра ему намотали тряпку и скрепили шнурами, дабы частично скрыть наготу. С надетым на голову мешком Юлиана куда-то потащили. Несли долго, граф оббил все колени в кровь из-за постоянных подъемов и спусков.