Д Штольц - Удав и гадюка

— Доброй ночи, достопочтенный Ралмантон.

Советник лишь холодно кивнул и отмахнулся от лекаря, который то и дело бегал вокруг и жалостливо заглядывал в глаза Иллы, умоляя того отдохнуть.

— Кто же? — спросил быстро Верховный Клеймовщик, чтобы не задерживать Иллу.

Стражники расступились. Маг разглядел высокого, худого, голого мужчину с черными лохматыми волосами и с крайне удрученным видом, сидящего в углу подобно мыши. Кивнув, чародей Йертен закатал рукава и обмакнул руки в чашу с ароматной водой. Пока никто, как он думал, не видел, клеймовщик тут же чистыми руками полез в глаза и выковырял сонные хлопья.

И снова Юлиана поставили на колени, снова обхватили в несколько пар рук и задрали к потолку лицо. От Верховного Клеймовщика разило приличной порцией чеснока, умятого на ночь.

— О боги, вампир как вампир, — пробурчал, склонившись, полусонный Йертен и на мгновение недовольно глянул на притихшего Кмитроннора. — Нашел тут проблему. Кому-то пора подтвердить грамоту, Кмитроннор. Своей непутевостью сокращаешь господам сон.

По губам мага расползлась ухмылка, и он, желая показать колдуну меньше рангом его несостоятельность, демонстративно и красиво выговорил те же слова, что произнес Кмитроннор ранее. С сухих пальцев сорвалась искра, побольше да поярче, и снова обожгла вихрем белого огня щеку. И тут уже настала очередь Верховного Клеймовщика бледнеть — он почувствовал, что не может поставить знак, будто тонет в какой-то жиже. Клеймовщик снова произнес заученные за добрую сотню лет жизни фразы — опять ничего. Едва слышно и с облегчением выдохнул Кмитроннор.

Юлиан воздел глаза к небу и прикрыл их. Он понял, что сейчас начнется переполох. Так оно и произошло. Пока Илла Ралмантон, уставший, но молчаливый, восседал на диване в напряженной позе, Верховный Клеймовщик, не имея возможности использовать какие-то другие заклинания согласно законам, уже сам помчался за другим магом.

— Хозяин. Может поспите? — из другой комнаты снова ненадолго выглянул обеспокоенный лекарь, который, казалось, страдал от страданий хозяина.

— Не трогай меня.

После Клеймовщика явился Верховный Миролог, тот маг, что занимался изучением оберегов, амулетов, демонологии и прочего. Он также попыхтел, пощупал распростертого на полу Юлиана где только мог, провел пальпацию живота и даже засунул пальцы, куда не следует, отчего раб тихо и ненавистно взвыл и получил предупредительный пинок от стражника. В конце концов, мужчина в зрелом, но еще не пожилом возрасте сильно удивился отсутствию эффекта заклинаний и растворился в теплой весенней ночи.

Илле подали раствор крови с вонючим лекарством, он поморщился, выпил его и отослал лекаря, продолжая сидеть на диване. Комната, как и улица, освещалась магическими круглыми светильниками, но более изящными и нежными. Сидя в углу в полутьме, в оковах, под присмотром шестерых крепких стражников, Юлиан думал, что с ним будут делать.

Четвертым, ближе к рассвету, в сопровождении свиты вошел в гостиную кто-то важный. Юлиан это понял по тому, как Илла Ралмантон сам приподнялся и поприветствовал незнакомца приложенными ко лбу перстами. Этот кто-то, в черных шароварах, обшитых золотыми деревьями, в полунакидке, темной, но почти прозрачной и невесомой, украшенной россыпью драгоценных камней, как ночное небо звездами, мягко улыбнулся Илле Ралмантону.

— Кто этот северянин, Илла? Все маги в один голос вопят, будто его не берет магия, — бархатным голосом человека, искушенного не только в магии, но и интригах, спросил мужчина и красивым жестом пригладил острую маленькую бородку.

— Мой раб, — ответил благосклонным кивком головы Советник Короля. — Сын Вицеллия.

— Ах, ты решил порадовать себя видом поверженного врага? — задал риторический вопрос Архимаг, Абесибо Наур, ученик знаменитого Харинфа, и потер узкие ладони с хрустом. — Ну что ж, взглянем на это чудо, а именно так и называют его единогласно низшие маги.

Энергичной и пружинящей походкой низкий и сухощавый маг подошел к сидящему в углу Юлиану. Того рывком подняли, заткнули рот кляпом и обмотали чистой тряпкой, чтобы не вздумал кусаться, и крепко схватили в несколько пар рук. Абесибо Наур взглянул на пленника так, как смотрят на что-то интересное перед тем, как его вскрыть, и от этого Юлиан ощутил на спине холодный выступивший пот.

— Надо же, выглядит, как чистейший северянин, — с интересом в голосе сказал Архимаг. — Давно я таких не видел.

— Родители Филиссии, жены Вицеллия, были выходцами с крайнего севера, — ответил негромко Илла и сложил затекшие ноги на диван.

— Да, я помню ее, но при смешении аттановской внешности с орун должен был получиться полукровка, а не образцовый представитель племени орун, — заметил с ласковой улыбкой на губах Архимаг. — В Алом Змее не было ни капли северной крови.

Затем Абесибо пронзительным взглядом посмотрел на сине-серые глаза Иллы Ралмантона, его выбившуюся черную прядь из-под шаперона и высокий рост, улыбнулся, казалось, сам себе и повернулся к Юлиану.

— Начнем с простого, — молвил маг.

Сосредоточившись, он прошептал коротенькое слово, и с его пальцев сорвался струйкой огонь, гульнул по нагому телу, не оставив следов.

— Любопытно, крайне любопытно.

Илла Ралмантон, увидев, что заклинание не возымело никакого эффекта, нахмурился и поднялся с алого дивана. Взяв свою трость в виде черного дерева, украшенную золотыми вставками, он болезненной походкой приблизился и встал рядом с Архимагом.

Абесибо Наур вновь произнес заклинание, уже другое, резкое и злое. Теперь с его пальцев соскочила молния, расчертила зигзагом воздух и растворилась в груди Юлиана, не нанеся тому никакого вреда. Граф Лилле Адан устало выдохнул, понимая, что маг только разминается, и языком постарался оттолкнуть ком тряпья, который норовил пробраться ему в глотку.

Любопытство в глазах Абесибо росло. Он закатал рукава, поправил под накидкой песочную рубашку в узких плечах и начал шептать нечто черное и мрачное. Длинная и долгая речь срывалась с его узких, словно затвердевших от зла, губ, и маг вперился в побелевшего Юлиана.

— Открой мне свой разум, отдайся в мою власть, — шептал на Хор’Афе чародей.

Но Юлиан продолжал хлопать глазами, пока маг краснел, бледнел, пытаясь проникнуть в сознание северянина. Потом, не выдержав, Абесибо выдохнул и обмахнулся алым хлопковым платком.

— Чудесно. У него невосприимчивость как к материальным формам чистой магии, например, к огню, так и к мысленной. Все заклинания вязнут в его теле, теряя эффект.

— И почему так? — спросил Илла.

— Пока не знаю, но, если позволишь, я попробую использовать на нем запрещенные слова.