Д Штольц - Удав и гадюка

— Ты все рассказал про кельпи? — спросил Илла, вынырнув из каких-то своих дум.

Юлиан замолк. Он не знал, говорить ли о Мафейке. Но если он сокроет слишком многое, это может выплыть наружу и обнажить ложь. Так что он мотнул головой и продолжил.

— Нет. Когда мне исполнилось семнадцать, то кхм… Вериатель вынудила меня сесть на нее и помчала к Соленому озеру. Там я зачал ей дитя, и она пропала на некоторое время. Появилась уже спустя несколько лет. И с тех пор не пропадала. Я не знал до сегодняшнего дня, что помимо крепкого здоровья, еще и невосприимчив к магии, — закончил Юлиан.

В комнате наступила тишина. Абесибо и Илла молчали, почесывали свои подбородки и встречались друг с другом взглядами.

— История занятная, — прокряхтел Архимаг.

— Такое вообще возможно, Абесибо?

— Трудно сказать, Илла. Когда я изучал труд Гаргари Пра’Ртора из Байвы «Демонология Сангомара», то он приводил пять ситуаций, описанных этим рабом. В четырех случаях, три из которых произошли за Черной Найгой, а один здесь неподалеку, в Клайрусе, прохожий наблюдал совокупление двух людей у воды. Потом, по словам очевидцев, женщина преображалась в кельпи и жестоко убивала своего партнера.

— А пятый случай? — спросил Советник Короля.

— В пятом было тоже самое, только кельпи был самцом, и убил он девушку после того, как зверски изнасиловал. Демонология утверждает, что кельпи для размножения требуется часть человеческой души, и, исходя из их кровожадности, они никогда не оставляют партнера в живых. Да и зачем, если можно его доесть целиком, с душой и оболочкой?

Абесибо поднялся с дивана и заходил туда-сюда, сложив руки за спиной.

— Можно предположить, что на рабе стоит клеймо Кельпи, а душа оплетена ей, подобно паразиту, отчего я и не могу повлиять на него, ибо реликты по своей природе неуязвимы к прямой магии. Но почему раб до сих пор жив? Почему кельпи выбрала вампира? Их семя не должно оплодотворять самок кельпи.

Юлиан, сидя на полу, лишь пожал плечами и стушевался.

— Твоя история, хоть и имеет под собой некоторое логичное основание, попахивает фальшью, — подытожил ледяным тоном Архимаг. — Ты говоришь, у тебя родилось дитя, раб?

— Да.

— Но это невозможно с точки зрения основ демонологии! Все подобные паразитарные демоны, как кельпи, мимики, астральные змеи и прочие, используют в качестве доноров людей. Вампиры, как другая разновидность порождений Слияния, пусть и ниже классом, не подходят для питания душами либо размножения с кельпи.

— Я не в курсе. Я вам рассказал то, что знаю, — пожал плечами Юлиан, понимая, что чародей ему не верит.

Абесибо задумался, затем, по истечение нескольких минут обернулся к молчаливому Илле Ралмантону.

— Илла, твоего раба не получится пропечатать, он бесполезен и даже опасен. И я уверен, что он врет, — Архимаг, сморщившись, посмотрел на Ралмантона. — Продай его мне.

Юлиан вздрогнул под острым, как нож, взглядом Абесибо. А Илла оставался безмолвен и лишь смотрел на сидящего в углу и укутанного плащом нагого невольника.

— Я заплачу за него две тысячи сеттов! — добавил уверенным и неприятным голосом маг.

На лицо графа Лилле Адана легла тень — сумма была огромной. Илла Ралмантон думал, и по его лицу ничего нельзя было понять. Наконец, он приподнялся, поправил длинную парчовую мантию, давящую на худощавое и больное тело, и опираясь на древесную трость, приблизился к Юлиану. Стражники напряглись и затопали к хозяину, но тот лишь махнул рукой.

— Ты сможешь доказать правоту своих слов? — спросил он, глядя вниз, на вжатого в угол вампира.

— Да, — кивнул Юлиан.

— Каким образом?

Юлиан задумался, вспомнил о величественной и широкой Химей, что текла за стенами золотого города на востоке, и слегка воодушевился.

— Отведите меня к реке, и я позову их.

Советник короля посмотрел в сторону Абесибо. Тот, поразмыслив некоторое время, коротко кивнул, подтверждая.

— Хорошо, — произнес Илла Ралмантон. — Если ты не соврал, то останешься рабом у меня. Если же обманул, то я продам тебя достопочтенному Абесибо Науру.

И хотя по лицу Абесибо промелькнуло недовольство, он лишь мягко улыбнулся и, попрощавшись, покинул дом Советника.

— Что с ним делать, хозяин? — спросил у уже порядком уставшего Иллы стражник.

— В барак, и хорошо закрепите цепями.

Юлиана опять с мешком на голове, с туго затянутыми шнурами на шее, поволокли куда-то на задний двор. Протащили через несколько комнат, покинули дом и несли под покровом предрассветного сумрака и обдувающим теплым весенним ветром, пока не громыхнула тяжелая дверь и почти нагое тело не швырнули к стене. Там зафиксировали цепями к полу, состоящему из гранитных плит, и Юлиан вновь остался наедине с собой.

Когда звуки стражи стихли, Юлиан попробовал стащить с себя оковы. Металл казался совсем невесомым и легким, будто декоративный, но как ни пытался Юлиан разомкнуть кандалы, у него ничего не вышло. Руки были подтянуты к ногам и словно склеены между собой, и, даже если он сорвет цепь, далеко он в этой позе не уползет.

С рассветом он ждал хоть кого-нибудь, но в барак никто не зашел. Лишь иногда заглядывала стража Иллы, проверяла наличие узника и громко хлопала дверью, закрывая ее на засов. Время вновь тянулось бесконечно долго. С того момента, как Юлиан с Вицеллием попали в Элегиар, прошло только шесть дней, но графу казалось, будто сидит он в темницах уже с месяц.

Измученный ожиданием Юлиан погружал себя в дремоту, пытаясь хотя бы во снах увидеть Вериатель или Фийю. Казалось, что о Юлиане уже все забыли, ибо новый день плавно перетек в ночь, а мужчина все еще лежал на каменном полу и дышал вонью и смрадом, оставленными после сидящих здесь провинившихся рабов. Повсюду были следы старой крови — невольников «учили» правильному поведению. А может быть, это место служило и столовой.

И все-таки со следующим восходом об Юлиане вспомнили. По дорожках, сложенных из ровных гранитных плит, протопало множество ног. Барак открыли, тело сняли с цепей и мешок сдернули. Как только мешок слетел, по лицу Юлиану хлестнула мокрая тряпка. Невольник отшатнулся, цепи звонко громыхнули. Один из стражников небрежно обмыл раба из таза с холодной водой. Маг с черными лентами на шее и одной полосой на лбу, боевой чародей, прошептал слова на Хор’Афе, и кандалы на руках освободили левую руку от правой. На Юлиана надели грубое черное платье, затем оковы на руках вновь скрепились между собой. «Вот уж действительно прекрасное изобретение». — с раздражением подумал Юлиан, вспоминая слова восторженного Йонетия.

На этом мучения не закончились. Вдали звякнул металл, и в барак внесли оковы попроще, сковали еще и ими поверх старых, превратив измученного мужчину в каменное изваяние, которое не могло пошевелить и пальцем. Сверху накинули плащ из грубой материи и вывели пленника наружу. Из-за углов хозяйственных пристроек и из сада на Юлиана посматривали любопытные карие глаза рабов.