Петр Гурский - Закон Ордена [сборник litres]

У человека, которому плевать, есть огромное преимущество перед теми, кто хочет любить, быть рядом с людьми, чем-то владеть или хотя бы добиваться покоя, чтобы ухаживать за бегониями в палисаднике. Но тот, кому плевать, гневит богов. Потому они и поставили на пути девочку, чтобы Танида спас ее. Тогда ему впервые стало не плевать.

– И что там, за окном? – спросил он.

– Посмотри, пожалуйста.

Танида подошел, увидел сад, ограду, за ней аллею плакучих ив.

– Ласса, ты живешь в красивом месте, – сказал Танида, чтобы еще раз услышать свой голос.

Голос не дрожал. Танида обрадовался тому, что может до конца держать себя в руках. Жаль, конечно, что Сае увидит, как он умрет. Ласса была жестокой, как все, но не беспричинно жестокой – просто заботилась о деле. Ставка высока, и желательно обойтись без неожиданностей. Но, конечно, лучше бы убили в коридоре. Они стояли там, – вооруженные, ленивые, ничего не прячущие, знающие, что деться Таниде некуда.

А деться ему некуда потому, что однажды, переходя улицу в Воон Дарт, Танида увидел чужие страдания, и боги зародили в нем жалость.

Боги разгневались. А может, они на самом-то деле смилостивились?

Человек за портьерой был очень проворным. Сперва черное, как мокрая земля, острие пробило живот Таниды, и лишь потом человек в черном вынырнул из-за ткани. Он потянул острие вверх, выдернул и тут же отступил.

Танида зашатался, схватился за живот.

Ласса закрыла Сае глаза, но девочка резко стряхнула руку. Тогда Ласса убрал руки от лица, но положила их девочке на плечи и стиснула их пальцами, будто стальными щипцами.

Танида упал на колени, держась за живот. Оттуда полезли внутренности. Танида попытался запихнуть их обратно.

– Однако… ты помнишь… о прошлом… – сказал он.

Теперь его голос дрожал.

– Я сдержу обещание, – сказала Ласса и посмотрела на Черного, стоящего неподвижно с коротким мечом в руке.

С меча капала кровь.

– Я займусь Сае и отыщу хороший дом для нее.

Стремительно бледнеющий Танида криво улыбнулся.

– Ты смотри… а то буду приходить… по ночам…

– Я сдержу обещание, – повторила Ласса.

Танида поразился тому, как спокойна Ласса – и тому, как спокойна Сае. Удивительно спокойна.

А потом Танида умер. Черный склонился над ним, проверил пульс, затем коротко и ровно двинул ладонью, показывая: все.

– Мне не нравится то, что это видела девочка, – сказал Черный.

Он не спрятал меч.

– У тебя уже случилась накладка, – стараясь сдержать подступающие слезы, процедила Ласса.

Поразительно, какое впечатление производит смерть человека, которому столько лет желаешь смерти. Но уже все, финал. Мужчина, уведший, бросивший, обрекший на нужду, мертв. Ласса с трудом оторвала взгляд от трупа.

– Занеси тело ТанПеру. Пусть похоронит рядом со своей женой.

Все, можно уже не изводить отравой сердце ТанПера, не напоминать о понесенном унижении, не распалять, не стыдить, не понукать, предлагая и отбирая свое тело, презирать и одновременно сочувствовать, чтобы взлелеять ненависть. В последнее время он стал избегать Лассу. Сейчас возник прекрасный повод возобновить знакомство.

Черный послушно кивнул и спросил:

– А что с ней?

– То, что я и сказала: я отыщу ей дом.

– А я думал, ты просто так, чтобы он умер не совсем уж расстроенным.

– Я выполню обещание, – отрезала Ласса.

Девочка подошла к Лассе, потянулась за рукой.

– Мудрая девочка, – похвалила Ласса и синей ладонью погладила волосы Сае.

Черный поколебался с минуту, затем вытер меч об одежду Таниды и сунул в ножны.

– Ласса, ты и вправду когда-то была с ним? Жуткий же голодранец… О таком никто не заплачет.

Девочка посмотрела в окно. От кресла Лассы открывался лучший вид – на аллею ив за оградой сада. Когда Ласса легонько оттолкнула Сае, чтобы дать место Черному и людям, пришедшим забрать тело, девочка осторожно обошла их, уселась за стол и вытащила из кармана куклу.

Сае позволяли одной выходить в сад. Она гуляла между цветущими клумбами, но не обращала на них внимания. Ходила Сае медленно, низко опустив голову, глядела равнодушно.

В первый день Ласса отправила с ней слугу, и на второй день тоже. Слуга рассказывал, что девочка просто ходит между цветами, иногда приседает, гладит куклу. На третий день Ласса приказала слуге остаться на кухне и помочь в приготовлении к балу.

Сае все утро бродила по саду, а когда солнце забралось в зенит, ушла к северному краю усадьбы, осмотрелась, взобралась на изгородь и в мгновение ока оказалась на другой стороне.

Там росли ивы, целая забытая аллея плакучих ив. Их ветви свешивались до самой земли.

Было душно, жарко, тяжело. Ветер не добирался туда, но когда Сае подошла к ближайшему дереву, ветви задвигались, потянулись к ней, словно захотели обнять, листья задрожали, засверкали на солнце. Девочка прильнула к теплому стволу, жесткой коре. Сае тяжело дышала, сердце трепетало в груди.

Зашумели и другие ивы, обратив свои кроны к Сае. От самых дальних волной покатился шелест, будто зазвучал шепот. Сердце билось часто и сильно, глаза перестали казаться пустыми, безразличными, ярко и живо заблестели.

Девочка зашептала. Ивы умолкли, заслушавшись, а когда Сае замолчала, зашептались снова и заколыхали блестящей листвой. К Сае покатилась волна звука. Сае подняла руки, и ива склонила ветви до самой земли. Часть листьев синела, умирала, жухла и морщилась, а потом наливалась багрянцем. Девочка срывала самые яркие листья.

Если бы слуга мог сейчас ее видеть, ему показалось бы, что тонкие ладони девочки становятся алыми от листьев, словно кровь заливает кисти, течет вниз по поднятым рукам, и Сае вся забрызгана кровью. Только ее лицо оставалось белым, а огромная старая колдунья в короне из ветвей заслоняет его от ядовитой мощи крови. Другие колдуньи, выстроившиеся вдоль аллеи, кивали и шептали заклятия.

Но слуга не мог увидеть, потому что, сгибаясь от тяжести, волок на кухню мешок с мукой и старался не обращать внимания на брань нового повара, наводящего свои порядки. А девочка в аллее набила карманы ивовыми листьями, коснулась коры, прощаясь, и побежала к изгороди вокруг сада Лассы.

Собранные листья опять сделались светло-зелеными, а оставленные ивы неподвижно застыли в безветренной духоте.

Ласса не находила себе места от радостного возбуждения, бродила между слугами. Пришедшая ей в голову идея казалась все более замечательной и так чудесно претворялась в жизнь. Ее, Лассы, личный бал, в ее же особняке, куда приглашены все, кто последнее время мог усомниться в ее талантах хозяйки бала.

Нет, бал в Велфенере будет не очень пышным. Но устроен он будет наилучшим образом. Искусство занимать гостей недоступно нуворишам, желающим только пустить пыль в глаза себе подобным. Важна не роскошь, а необыкновенная атмосфера, и основа ее – убранные в светлое залы, украшенные цветочными композициями так, чтобы цвет лепестков гармонировал с оттенками стен.