Эль Косимано - Хаос времён года [litres]

Кай спрыгивает с платформы и, откинувшись на стропе, соскальзывает вниз на пару метров. Затем ее узел затягивается вокруг троса, останавливая движение вниз. Она кивает мне, одаривая радостной улыбкой, дергает за веревку и начинает спускаться в шахту лифта. Я оглядываюсь на подвал, слушая, как узел Кай затягивается и ослабляется, затягивается и ослабляется, пока ее веревка не исчезает в темноте. Фонарик отбрасывает вокруг меня жуткие тени.

До меня доносится слабый голос. Я наклоняю голову над выступом и понимаю, что звук идет не снизу, а с этажа надо мной. Он становится громче, превращается в грохот сапог, несущихся вниз по лестнице в подвал. Я достаю из кармана фонарик и обеими руками нащупываю выключатель.

– Он в шахте лифта!

Раздается пистолетный выстрел. Я пригибаюсь, и пуля пролетает над моей головой и вонзается в каменную стену, забрызгивая меня осколками. Роняю фонарик, и он падает в шахту. Сам я бросаюсь за ним. Еще один выстрел – и предплечье взрывается болью. Я спрыгиваю со столешницы в зияющую подо мной темноту, прежде чем осознаю, что натворил.

Я падаю, безуспешно пытаясь схватиться за воздух. Моя стропа соскальзывает на несколько сантиметров, потом резко останавливается – в тот самый момент, когда я сжимаю рукой веревку. Сила толчка столь велика, что вызывает дальнейшее падение, и внезапно я снова опускаюсь, обдуваемый холодным воздухом. Веревка скрипит и трется о трос, пока я продолжаю проваливаться в темноту.

Пули отскакивают от стенок шахты над моей головой. Кай выкрикивает инструкции, но я не слышу их из-за выстрелов и визга веревки. Я тянусь к тросу, чтобы замедлить падение, и отдергиваю руки, ободрав кожу с ладоней.

Шахта заполняется запахом горящего нейлона, Кай зовет меня по имени, а я лечу вниз, на катастрофической скорости приближаясь к земле.

Я широко распахиваю глаза от резкого стука в дверь моих покоев.

– Доставка еды, – доносится приглушенный голос, грубый, но знакомый. Потираю лицо и, сонный и встревоженный, сажусь на диване, а затем встаю, чтобы впустить Борея. Отставная Зима вкатывает тележку с обедом через порог. Его щеки раскраснелись от ходьбы с северной кухни. – Куда поставить?

Я небрежно машу рукой, показывая этим универсальным жестом, что мне, черт подери, все равно.

– Куда-нибудь, – бормочу я.

Тут распахиваются двери в спальню, и выскакивает Флёр. На ней чистый комбинезон, и она, хмурясь, вытирает полотенцем влажные волосы.

– Там только одна зубная щетка, и я не буду пользоваться… – Ее тирада обрывается, и Борей поднимает взгляд от своей тележки. Вежливо кивнув, он снова опускает голову, фиксирует колеса и снимает серебряные куполообразные крышки с сервировочных тарелок.

Управляющий столовой прочищает горло.

– Позвони на кухню, когда закончишь с трапезой, Дуглас. Я вернусь, чтобы забрать тележку.

Дыхание Флёр учащается, когда старик поворачивается, намереваясь уходить.

– Кронос, – поправляю я его, блокируя выход. – Ты будешь обращаться ко мне именно так, если хочешь сохранить работу.

Понурив голову и вперив взгляд в пол, Борей мямлит:

– Мои извинения, Кронос. Этого больше не повторится.

Я отхожу в сторону. Прижимая к груди влажное полотенце, Флёр наблюдает, как он удаляется, шаркая ногами.

Она вздрагивает, когда я захлопываю дверь.

Возвращаясь на диван, я украдкой заглядываю ей в глаза и неловко перебираю промелькнувшие в них вспышки беспорядочных воспоминаний, но лицо Борея ни в одном из них не появляется.

– Ешь, – говорю я ей, указывая подбородком на тарелки. Мы и так потратили слишком много времени, и я все равно не стану звать Борея обратно. Его предложение вернуться за тележкой явно было посланием для нее.

В животе у Флёр урчит. Кинув полотенце на подлокотник дивана, она бросается к тележке, хватает стакан апельсинового сока и осушает его в четыре огромных глотка. Часть сока стекает по ее подбородку, но она его не вытирает, слишком занятая тем, что накладывает на тарелку веганскую колбасу, фрукты и блинчики, которые поливает щедрой порцией сиропа. Первый блин она проглатывает, даже не дойдя до дивана.

Мне больно на нее смотреть, поскольку я сам не ел по-настоящему уже несколько дней, но постоянное жжение в груди ничуть не способствует аппетиту.

– Прошло всего два дня, как ты вышла из стазиса. Не налегай так на пищу, не то будет плохо, а у меня нет времени ждать, пока ты поправишься.

Флёр начинает жевать медленнее. Ее глаза двигаются взад-вперед, как будто мысленно она производит какие-то подсчеты.

– В стазисе ты провела восемнадцать часов, – добавляю я, отвечая на незаданный вопрос, отчетливо читающийся в залегшей между ее бровями складке. Она хмурится, запихивая в рот еще кусочек, и жадно глотает, прикрывая глаза.

Я отнимаю у нее тарелку и со стуком ставлю обратно на тележку.

– Ну а теперь, – велю я, пододвигая к Флёр растение в горшке и садясь напротив, – покажи мне.

Она смотрит на меня поверх салфетки, которой вытирает сироп с подбородка.

– Я не могу тебе показать, – огрызается она. – Этому таким образом не научиться.

Я хлопаю ладонью по кофейному столику.

– Тогда объясни мне!

Выражение ее лица трудно прочесть: гнев, враждебность, возможно, нетерпение, но только не страх. Страха нет и в помине.

Я провожу руками по волосам, едва сдерживая ярость. Чем больше она злится, тем более отчаянно будет бороться со мной.

– Объясни мне, как командовать растением, – повторяю я с плохо сдерживаемым спокойствием.

Она лишь качает головой, как будто разговаривает с полным идиотом.

– В том-то и дело. Растениями нельзя командовать . Они не люди. Им все равно, кто ты, сколько у тебя власти или какую корону ты носишь. Ты не можешь помыкать ими, как своим кухонным персоналом.

Я спрыгиваю с дивана, хватаю Флёр за руку, вызываю пламя и подношу к ее лицу.

– Огонь тоже не человек, но он приходит, когда я его призываю.

Она смотрит на пламя, стиснув зубы.

– В том-то и дело. Ты силой прокладываешь себе дорогу по миру, беря то, что хочешь, идя по головам, угрожая, крича и требуя, чтобы тебе подчинялись… Магия земли работает совсем по-другому. Ты не можешь просто проникнуть в живое существо, установить контроль с помощью грубой силы и ожидать, что оно будет сотрудничать с тобой. – Она тянется к моей руке, чтобы оттолкнуть пламя, но я подношу его ближе, усиливая хватку.

– Мое терпение на исходе.

– Растения – живые существа, – поясняет она, морщась, ее щеки раскраснелись от жара. – Они дышат, питаются, размножаются и страдают, совсем как мы. Лучший способ понять, как работать с ними, – это заставить себя почувствовать то, что чувствуют они!