Юрий Нестеренко - Лекарство от любви

Некоторые беженцы катили своих детей и скарб на ручных тележках, но большинство вынуждено было тащить все на себе. Те, что находились в пути уже не первую неделю, давно избавились от всего лишнего, но многие столичные жители переоценили свои силы, и теперь первые мили пути были буквально усеяны брошенными, затоптанными в грязь вещами; пока не рассвело, Кай даже опасался, что конь может сломать ногу, налетев на какой-нибудь ящик с перебитым фарфором. Попадались ему и трупы упавших и задавленных в толпе — в лучшем случае оттащенные на обочину, но чаще втоптанные в дорогу. Он уже видел такое по пути в столицу, но теперь толпа, двигавшаяся впереди, была намного больше.

Часа через три после рассвета, однако, дорога вновь стала мощеной. Очевидно, до кого-то наконец дошло, что глупо разбирать дорогу перед собственными беженцами, а разбирать ее за ними нет времени, да и теперь уже, видимо, смысла. Кай, впрочем, недолго радовался этому обстоятельству, ибо, хотя скорость несколько возросла, каждый удар копыта по твердому камню теперь еще отчетливее отдавался в его заду.

Вскоре впереди показалась и первая за многие дни неразрушенная деревня; тракт разрезал ее надвое, превращаясь на этом участке в ее главную улицу. Кай промчался по этой улице, и звонкий стук подков по камням был единственным звуком, нарушавшим ее мертвую тишину. Деревня, конечно же, была пуста, но дома стояли целые, и в большинстве окон даже уцелели стекла. Двери, впрочем, были нараспашку, и повсюду виднелись следы прошедшей здесь толпы, наверняка выгребшей все съестные припасы, которые теперь никто уже не травил и не уничтожал. Тем не менее, Кай был бы рад остановиться здесь, дав хоть немного отдыха себе и коню, которому становилось все хуже — все тело вороного покрыл мылкий пот, дыхание сделалось тяжелым и хриплым, и всадник мог ощутить коленями, как отчаянно колотится лошадиное сердце. Но, даже если бы обреченный конь слушался команды «тпрру!», Кай не стал бы этого делать. Перед деревней он, не в первый уже раз, извлек из-под куртки кинжал и наполовину вытянул его из ножен. Там, в подземной конюшне, сразу же после того, как Кай вытащил клинок из груди Изольды и обтер его от крови, тот сиял алым светом на все подземелье чуть ли не ярче факела. Теперь — лишь тускло светился багровым. Кай понимал, что днем на улице, даже при пасмурном небе, свет того же источника всегда будет казаться слабее, чем во мраке подземелья — но столь же хорошо понимал и что дело не только в этом. Время Изольды таяло с каждой минутой — и с каждым мгновеньем.

В нескольких милях за деревней тело коня пробрала крупная дрожь, голова мотнулась, роняя кровь из ноздрей — а затем хриплое, храпящее дыхание оборвалось. Но ноги продолжали все так же размеренно высекать дробь из булыжника. Кай ожидал этого, и все же ему сделалось не по себе. За последние месяцы он повидал достаточно трупов — не то что лошадиных, но и человеческих — и сам уже не раз отнимал жизнь, но ехать верхом на мертвом существе… В первый миг ему было даже трудно поверить, что это действительно происходит, что его скакун мертв — но липкий конский пот быстро высыхал на холодном ветру, и почти столь же быстро остывало тело между коленями Кая. «Это то же самое, что машина, сделанная из дерева, которое тоже когда-то было живым», — сказал себе Бенедикт. Насколько все же сильно наше отношение зависит не от сути, а от терминологии… В любом случае, ему ничего не оставалось, кроме как скакать дальше — на мертвом коне, с мертвым телом женщины, привязанным перед седлом. Для Изольды, кстати, это хорошо — ей ведь нужен холод. Жаль, что они с ней не подумали об этом заранее. Возможно, надо было перерезать вену на шее коня сразу после активизации заклятья…

Едва различимое сквозь тучи солнце перевалило за полдень и начало свой спуск к закату. Кай миновал, не заезжая внутрь, довольно крупный город, хотя по сравнению со столицей это был всего лишь городок — еще недавно здесь жило тысяч сорок. Ворота были закрыты, и над башнями по-прежнему реяли имперские флаги. Остался ли внутри кто-то живой? Может быть, сейчас имперцы, по причинам спешки, и без того гигантской толпы беженцев и, главное, поменявшейся концепции борьбы и не проводили столь жесткой зачистки, как прежде. Какой будет реакция попрятавшихся там людей, которые ждут Изольду, а дождутся мертвую армию поверженного три столетия назад врага? Того самого Врага, именем которого пугают детей и победа над которым считается чуть ли не главным событием во всей истории — затмевая даже Объединение, ибо, несмотря на все усилия придворных историков и писателей, полтора десятка лет войн между бывшими братьями по оружию, крупнейший из которых решил подмять под себя всех прочих, все-таки трудно подать как нечто безусловно положительное. Хотя даже и эти войны освящаются все через ту же Великую Победу — мол, именно в результате войны с Вольдемаром, выиграть которую удалось лишь совместными усилиями, маги разных королевств поняли, сколь пагубна политическая раздробленность и сколь важно единство всех Светлых мира, а косные, цеплявшиеся за власть в своих странах монархи из своих узкоэгоистических соображений им препятствовали… Среди этих косных королей были, между прочим, и герои Пелльрондской битвы, причем именно они наиболее яростно сражались за свою независимость, и под теми же лозунгами, под которыми шли против полчищ Вольдемара — лучше умереть в бою за свободу, чем жить рабом всемирной тирании… но об этом, конечно же, предпочитают не вспоминать, и, само собой, своего места в имперском Пантеоне Героев они не удостоились. Не говоря уже о том, что Империя подмяла под себя не только монархии, но и пару вполне демократических республик… Нет, ну их, ну их, эти подробности войн Объединения… то ли дело — война с Вольдемаром, где все так ясно и однозначно: Свет против Тьмы, Абсолютное Добро против Абсолютного Зла… Почему-то всякий, кто борется со злом — допустим, даже реальным, а не раздутым пропагандой — автоматически получает ярлык добра, хотя одно никак не следует из другого. Паук, сожравший другого паука, ничуть не добрее своего противника…

Интересно, а если бы нынешние Светлые смогли добраться до останков самого Вольдемара, они бы и его подняли? И насколько они вообще отдают себе отчет в том, что вновь выпускают в мир? Да, теоретически зомби не должны превратиться в неуправляемую проблему, не потому даже, что они тупые — крысы, разносящие чуму, едва ли умнее — а потому, что со временем сами сгниют и развалятся, если их снова не ремобилировать и не подкармливать свежим мясом и кровью. Но где гарантия, что эта орда из сотен тысяч зомби не сможет подкармливаться самостоятельно? Для этого тоже большой интеллект не требуется. А если среди них будет еще и хотя бы один маг… и если окажется, что этот черный маг Вольдемара даже и после смерти сохранил способность поднимать мертвецов…