Юрий Нестеренко - Лекарство от любви

Еще через дюжину миль конь потерял правую переднюю подкову.

Разумеется, он продолжал скакать, но теперь он скакал, хромая, увеличивая тряску и страдания Кая, соответственно. Бенедикт подумал со злостью, как могла Изольда, все просчитывавшая, не проверить, насколько надежно подкован конь? Тут же, впрочем, он понял, что она это наверняка проверила. Просто ни один нормальный конь никогда не скакал так долго с такой скоростью — и мощеная дорога, которой Кай в первый момент опрометчиво порадовался, лишь увеличивала износ. Теперь твердые камни будут разрушать копыто. Конечно, мертвый жеребец будет скакать и дальше, даже если его копыто сточится до кости — но комфорта всадника это определенно не увеличит. Да и скорость… скорость все-таки стала ниже.

Кай вновь вытащил кинжал, посмотрел на клинок, цветом уже напоминающий тлеющие угли. Он знал, что шпорить неживого коня так же бесполезно, как и останавливать. Ему оставалось только ждать, трясясь и подпрыгивая в седле и периодически растирая ладонью дубеющее на холодном ветру лицо. Ждать конца дороги.

Внезапно Кая ожгла мысль, что если Изольда умрет окончательно, перестанет действовать и заклятие, наложенное ей на коня. И тогда эта туша рухнет на полном скаку. Но главное — если она не умрет и маги увидят, на чем он приехал, они поймут, что Изольда еще жива. До этого Кай думал, что на вопрос, где он взял такого коня, ответит, что это конь Изольды, а как именно она его заколдовала, ему, Каю, неведомо, он же не разбирается в магии. Но никакие чары не могут действовать после смерти чародея. Проклятье! Они вдвоем прохлопали этот абсолютно очевидный момент! Вот так всегда бывает, когда строишь идеальные планы. Какая-то совершеннейшая мелочь…

Конечно, само по себе это еще не катастрофа — коль скоро он вовремя об этом вспомнил. Просто надо избавиться от коня раньше, чем он окажется в лагере Светлых (хотя какие они теперь, к Вольдемару, Светлые…) Он скажет им — если их вообще будет волновать такая мелочь — что его конь издох, не выдержав гонки (что, кстати, будет чистой правдой), и поэтому последнюю часть пути ему пришлось проделать пешком. Но это значит, что путь займет больше времени, а Изольда говорила, что его и так впритык…

Пока же он скакал все дальше и дальше, мимо пустых сел и городов, мимо бурых раскисших полей и чахлых рошиц — в основном осинников и березняков, тянувших к низкому серому небу голые, как прутья, ветки. Иногда его провожали лаем брошенные в деревнях голодные собаки, иногда при его приближении взлетали с шумным карканьем вороны (Кай не всматривался, что они там клевали на обочинах). За исключением его самого, это были, кажется, единственные живые существа на многие мили вокруг. Птиц-соглядатаев, похоже, не было — или маги Совета вообще прохлопали одинокого всадника, покинувшего столицу в темноте через тайный ход, или им было сейчас не до этого.

Конь хромал все сильнее, хотя, конечно, разбитое копыто уже не могло причинять ему боли. Начало темнеть; впрочем, Кай понимал, что сумерки наступили раньше из-за сплошных туч, обложивших небо, и на самом деле до заката еще не меньше часа. Наконец слева показался простой каменный обелиск, и Кай понял, что уже недалек от цели: этот обелиск был установлен на братской могиле раненых, скончавшихся в первую ночь после Пелльрондской битвы. Значит, до самого поля еще шесть миль.

Кай свернул с тракта налево, на тропинку, ведущую к обелиску. Тропка почти полностью заросла — очередные юбилейные торжества прошли три года назад, и с тех пор здесь, кажется, никто не появлялся. Три с лишним века прошло, кто теперь помнит погребенных в братских могилах — тем более не в главных, на самом поле, а здесь, на отшибе… как будто раненые виноваты, что не пали героической смертью с оружием в руках прямо на поле битвы, а еще несколько часов стонали и мучились, пока их собирали на носилках и везли на тряских повозках… Кай уже продумал, как затормозить коня в условиях, когда идея въезжать на нем на курган посреди поля, на виду у магов, была бы явно не лучшей. Под обелиском крутого кургана не было — лишь пологий холмик, да и, в любом случае, добираться отсюда пешком, тем более с грузом, было бы слишком далеко. Кай лишь использовал его в качестве ориентира. Его целью была река Мораста, протекавшая вдоль северо-восточного края Пелльрондского поля. Вдоль южного берега этой реки командующий левым флангом Светлых выстроил свою пехоту, реализуя свой хитрый план: когда тяжелая кавалерия Темных устремилась в атаку на казавшихся ей беззащитными пехотинцев, те быстро отошли на противоположный берег, а преследовавшие их тяжеловооруженные рыцари на закованных в броню конях провалились под лед. Так, во всяком случае, гласила официальная историография. На самом деле, если бы командир Светлых хотел заманить противника на лед, не подвергая риску своих, он бы с самого начала выстроил пехоту и стрелков на северном берегу. Но он оставил реку у них за спиной, желая отрезать путь для отступления им самим, а «хитрый маневр отхода» на самом деле таки был беспорядочным бегством. Под лед в процессе провалились и преследуемые, и преследователи, но тонули в результате главным образом первые, ибо глубина Морасты не превышает двух ярдов — плохо для пешего в доспехах, но все еще приемлемо для коня и всадника. Однако кони Темных увязали ногами в илистом дне, и кавалерию, потерявшую всю свою мобильность, расстреляли в упор арбалетчики, все же успевшие добраться до северного берега до того, как лед проломился. Так получилось, что трусы, сбежавшие самыми первыми (но поступившие совершенно правильно, ибо, сохрани они верность приказу и останься на позиции, рыцари стоптали бы там их всех без всякой пользы для Светлых), спасли исход сражения, во всяком случае, на этом его участке. Потом, конечно, все это было объявлено гениальным планом…

Для Кая во всей истории сейчас был важен именно тормозящий эффект Морасты для кавалеристов. Лезть в холодную воду не хотелось, но, похоже, это был лучший вариант.

Кай вылетел к реке севернее Пелльрондского поля, там, где она все еще текла почти строго на юг, лишь ниже по течению отворачивая влево. С хрустом проломившись сквозь сухие ломкие стебли не то какой-то многолетней травы, не то кустарника — нимало, понятно, не замедлившие его продвижение — мертвый конь выскочил на топкий берег, обильно поросший камышом. Кай не ожидал, что это произойдет так скоро — он помнил это место по картам из старых книг, описывавших битву, но с тех пор Мораста явно стала шире — и едва успел развернуть коня вправо, чтобы въехать в воду под острым углом к берегу. Под копытами тут же смачно зачавкала грязь, в отличие от дня сражения, не схваченная морозом. Кая мотнуло вперед — скорость резко замедлилась, теперь на каждое копыто налипло по несколько фунтов вязкой грязи, и ноги вороного, все еще пытавшегося мчаться во весь опор, при каждом скачке проваливались все глубже в жижу, хотя он даже еще не добрался до открытой воды. Кай с опозданием вспомнил, что хотел развернуться к северу прежде, чем въезжать в воду, ибо ему совсем не было нужно, чтобы мертвый конь продолжил потом путь в южном направлении и, выбравшись на берег, проскакал через поле. Он резко потянул за левый повод, надеясь, что теперь, когда скорость снизилась, радиус разворота будет небольшим. Однако мертвый скакун, пытавшийся идти совсем не тем аллюром, каким можно двигаться по грязи, плохо слушался узды, и Кай слишком поздно понял, что разворачиваться налево в реку, а не направо на берег, было плохой идеей. Теперь, однако, ему оставалось лишь следовать ей в надежде, что конь все-таки повернет прежде, чем утащит его на самую середину реки. Но, когда это, наконец, произошло, от берега его уже отделяли добрые двадцать ярдов; вода, правда, едва дошла до брюха коню, но это утешало мало, поскольку он увязал все глубже с каждым скачком. Похоже, что за минувшие столетия Мораста не только разлилась вширь, но и утратила формальную глубину, превратившись, однако, из просто реки с заболоченными берегами в совершеннейшее болото. Конь уже еле двигался; Кай продолжал тянуть его за левый повод, желая вернуться ближе к берегу, но при очередном рывке вороной лишь ушел глубже в воду и жижу под ней, не в силах больше выворотить оттуда ноги. Он продолжал ритмично дергаться, пытаясь продолжать скакать, и Кай знал, что он будет делать это, даже уйдя в трясину с головой — и, возможно, очень долго, учитывая, что болото нередко консервирует трупы.