Джек Вэнс - Мыслитель Миров и другие рассказы

Терсби стоял, приложив ухо к вентилятору. Обернувшись, он кивнул: «Слышу шипение. Поступает газ…»

Бумажный факел догорал – в темноте Шорн оказался бы таким же беспомощным, как остальные. Он отчаянно сосредоточился на металлической двери: она вылетела с петель в ночное небо. Шорн успел поймать дверь прежде, чем она упорхнула прочь, и протиснул ее в горизонтальном положении через открывшийся проем трюма.

Факел задуло ветром; Шорн едва различал широкий черный силуэт вырванной двери. Перекрикивая свистящий шум ветра за открытой кормой, Шорн предупредил: «Назад! Все назад!» Ждать больше нельзя было: у Шорна темнело в глазах, окружающее начинало расплываться, дверь превратилась в размытое пятно… Напрягая глаза, он снова сосредоточился на двери, швырнул ее в металлическую стену трюма и проделал большую брешь. Воздух ворвался в трюм, выдувая остатки успевшего проникнуть внутрь газа.

Шорн вылетел через дверной проем, поднялся над кабиной баржи и заглянул сверху через прозрачный купол. В носовом отсеке сидели человек двенадцать полицейских в черной форме с золотыми погонами; все они тревожно поглядывали назад, в сторону трюма, откуда послышался скрежет рвущегося металла. Адлари Доминиона в кабине не было. Льюби, посыльный с бронзовыми кудрями и физиономией красавца с медальона времен Возрождения, сидел в углу, неподвижный, как статуя. «Предателя Льюби следовало бы сохранить, – подумал Шорн. – Он заслужил особую судьбу».

У него не было ни времени, ни желания принимать полумеры. Шорн сорвал крышу с кабины аэробаржи; полицейские и Льюби с ужасом подняли головы. Если они даже заметили при этом Шорна, он показался бы им бледнолицым демоном на фоне ночного неба, летящим навстречу ветру. Всех сидевших в кабине вытряхнуло наружу, как горошинки из стручка – они падали в ночное море, их вопли едва донеслись до ушей Шорна, оглушенного ревом ветра.

Шорн спрыгнул в кабину, выключил двигатели, вырвал цилиндр с газом из впускного отверстия вентилятора и вышвырнул его наружу, после чего усилием воли направил аэробаржу на восток, к Монагильским горам.

Луна выглянула в разрыв между облаками; Шорн увидел внизу какое-то поле. Там можно было приземлиться и перегруппироваться не хуже, чем в любом другом месте.

Аэробаржа опустилась на поле. Ошеломленные, дрожащие, притихшие, пятьдесят заговорщиков выбрались из трюма.

Шорн нашел полковника Терсби – тот стоял, прислонившись спиной к корпусу баржи. Терсби взглянул на Шорна, озаренного лунным светом, так, как ребенок посмотрел бы на явившегося перед ним сказочного единорога. Шорн усмехнулся: «Я понимаю, что вы в замешательстве. Я все объясню, как только мы устроимся. В данный момент…»

Терсби прищурился: «Возвращаться по домам и делать вид, что ничего не случилось, было бы глупо. Полиция нас фотографировала. Многих они, несомненно, уже опознали».

Из темноты, как розовый филин с пятнышками сажи на физиономии, выступил Серкумбрайт: «В полицейском управлении начнется переполох, как только они не смогут связаться с баржей».

«Телеки в павильоне „Глариэтта“ тоже разозлятся, как черти».

Шорн подсчитывал дни на пальцах: «Сегодня двадцать третье число. Девять дней до начала июня».

«Что произойдет первого числа?»

«Первая ежегодная телекинетическая Олимпиада состоится на новом стадионе в Лебяжьей Лощине. Тем временем – под восточным склоном горы Матиас есть заброшенный рудник. В оставшихся там вагончиках ночевали двести или триста горняков».

«Нас всего лишь пятьдесят человек…»

«Потребуются другие. Еще две сотни надежных людей. И чтобы не возникало недоразумений… – Шорн посмотрел вокруг, пытаясь обнаружить рыжего коротышку, считавшего, что разумность не поддавалась объективной оценке, – мы определим „надежность“ как стремление выжить и обеспечить выживание своей семьи, человеческой культуры и человеческих традиций».

«Достаточно широкое определение, – Терсби не возражал. – Оно удовлетворит большинство из нас. Но в практическом отношении – как будет производиться отбор?» – Шорн заметил в лунном свете, что брови полковника иронически поднялись.

«В практическом отношении, – ответил Шорн, – мы выберем тех людей, которые нам нравятся».

В воскресенье утром, первого июня, небо затянуло тучами. Клочья тумана висели по берегам Лебяжьей реки, струившейся по травянистой долине, петляя по новому извилистому руслу. С деревьев, покрытых конденсировавшейся влагой, то и дело падали холодные капли.

В восемь часов телек в роскошном лиловом, черном и белом наряде опустился из неба на верхний край стадиона. Как только он взглянул на тучи, в них образовался разрыв, подобный огромному шраму – разрыв быстро расширялся, разгоняя облака во все стороны.

Вскоре от горизонта до горизонта сияло безоблачное голубое небо, Солнце согревало Лебяжью Лощину безмятежными лучами.

Человек внимательно осмотрел стадион черными, бегающими глазами. В противоположном конце арены стоял полицейский в черной форме с золотыми нашивками. Телек перенес полицейского по воздуху и опустил рядом с собой на край стадиона.

«Доброе утро, сержант! Вы заметили что-нибудь подозрительное?»

«Ничего такого, господин Доминион».

«А что происходит под стадионом?»

«Не могу сказать. Я несу ответственность за внутренность арены. Прожекторы освещали ее всю ночь. Сюда и муха не пролетела бы без моего ведома».

«Хорошо, – Доминион снова обвел глазами огромную чашу арены. – Если сюда никто не пробрался до сих пор, посторонних сегодня не будет – на уровне земли нет ни одного входа».

Инквизитор опустился на поверхность арены, захватив с собой сержанта. Ему навстречу вышли еще два человека в черной униформе.

«Доброе утро! – приветствовал их Доминион. – Вы не заметили никаких нарушений?»

«Никаких, сударь. Здесь ничто не шелохнулось».

«Странно! – Доминион погладил бледный острый подбородок. – Под стадионом тоже ничего нет?»

«Ничего. Все чисто, даже гвоздь не валяется. Мы обыскали каждый уголок, каждую щель, вершок за вершком, до самого скального основания».

«Детекторы не срабатывали?»

«Нет, сударь. Даже если бы суслик прорылся под стадион, мы его заметили бы».

Доминион кивнул: «Возможно, сегодня действительно не будет никаких провокаций». Он продолжал поглаживать подбородок: «Интуиция редко меня подводит. Неважно, однако. Расставьте своих людей поперек верховьев и низовьев долины. И не позволяйте никому проходить. Никому, ни под каким предлогом. Вы меня слышите?»

«Да, господин Доминион».

«Хорошо».

Инквизитор взлетел обратно на край стадиона и стоял, разглядывая местность вокруг озаренной Солнцем бетонной чаши. Зеленела аккуратно подстриженная трава, кресла с цветной обивкой окружали поле кольцевыми полосами пастельных тонов.