Елизавета Шумская - Пять дорог [СИ litres]

– Может, нужно было попробовать вступиться, не дать убить боцмана? – неуверенно продолжил рассуждать Мирек.

– У нас магия не работает, забыл? – напомнила Марион. – И нас ни разу не услышали. Хотя могли!

– Но мы можем трогать предметы! Значит, скорее всего, получилось бы и с людьми подраться.

– И что нам это дало бы? И как всю эту толпу без магии можно было победить? Калли, конечно, эльф, но его мгновенно связал бы борьбой орк. Это у них, считай, традиционный вид спорта… Я вообще как боец… если только сзади что-то тяжелое на голову опустить.

– Мужу своему будешь опускать! – огрызнулся, потому что противопоставить было нечего, паренек. – Капитан, конечно, здоров… Да и полукровка этот…

– Да, прожжённый типчик… Не понимаю, почему магии нет, а предметы…

– Стоп, – оборвал их Калли. – А что делал полукровка, когда тушили пожар?

На него посмотрели как на сумасшедшего, но послушно принялись копаться в памяти.

– Я не помню, – растерянно пробормотала Марион.

– И я… По-моему, особо ничего… – так же неуверенно кивнул Мирек.

– Вот и мне так кажется, – Калли хмурился. Полукровка, конечно, что-то делал, но настолько неубедительно, что даже в великолепной памяти эльфа это не отложилось. – А почему дверь оказалась закрыта? Кто-нибудь видел, чтобы ее закрывали?

Его соратники снова переглянулись.

– Полукровка? – предположил паренек.

– Нет, – покачала головой девушка. – Он и боцман шли впереди. Полукровка пытался отстать, но ему не дали.

Она отчетливо этот момент запомнила. Но дверь… и правда, почему? Кажется, последними шли матросы. Им-то зачем ее закрывать?

– А еще помните, – Калли замолчал, потом кивнул своим мыслям, – сначала боцман искал в одном месте, а потом резко поменял его на совершенно другое.

– Недалеко от нас, – согласился Мирек.

– Остановился, подумал и вспомнил про передачку от друга этого полуэльфа? – насмешливо предположила Марион. – Я так часто делаю, когда не помню, что и куда положила. То есть останавливаюсь и задумываюсь.

– Это когда сам не помнишь, – буркнул паренек.

– А чего он вообще бросился искать фуйсу? – вновь спросил Калли. – В море и, как мне кажется, далеко от порта, где осталась эта Каролинда. Если он так боялся, что их всех на кол посадят, что молчал-то в начале пути? А потом – вот так, с бухты-барахты.

– Полукровка его вконец довел? – выдала предположение Марион.

– А сведения откуда?

– Кто-то сболтнул? Или сложил какие-то факты… – Мирек запустил руку в вечно растрепанные волосы.

Эльф медленно кивнул. Они переглянулись.

– Или было что-то еще, – озвучил свою догадку Калли. – Или кто-то.

– Но кто? – застонала Марион, с тревогой оглядываясь.

– Помните, говорили, что еще на этапе строительства «Княжны» кто-то погиб? – отчего-то зачастил Калли. – Может, тогда, именно тогда и родилось проклятье?

– Но почему… мы увидели именно пожар?

– Не знаю… – прошептал эльф с ноткой отчаяния. – Может, оно тогда… к примеру… окончательно сформировалось?

Версия казалась слабой, необоснованной, каждый из фактов можно было объяснить иначе, но спорить или что-то еще придумывать возможности уже не осталось.

– И что же делать?

Калли вновь огляделся. Что-то тянуло внутри, как бывает, когда разгадка слишком неприятна и не хочется наконец ее озвучивать. Вроде как если не говорить, то и не было. Однако в реальной жизни это не работает. А в магии?

Юноша прикрыл глаза. Всегда нужно идти до конца. Друзьям он объяснил бы свой принцип примерно так: это как пройти мимо затаившейся нежити. Тебя она может и пропустит, а вот повезет ли следующему прохожему – вопрос. Да и врага за спиной оставлять – не дело. На самом же деле эти доводы не имели никакого отношения к истине. Есть просто то, что правильно, и нельзя поступить иначе.

…Ты должен поступать так, потому ты Светлый эльф, маг Жизни, достойный человек… Глупости. Просто есть внутреннее понимание, что и как должно быть. И если поступить иначе… какие ни были бы причины, как усердно ты ни убеждал бы сам себя в обратном, что бы тебя ни оправдывало… в глубине души ты всегда будешь знать истину. Калли не собирался отступать от себя самого. Поэтому мысленно собрался, призвав на помощь всё имеющееся в наличии мужество, коль уж магия отказала, и рявкнул он, копируя Грыма:

– Выходи!

У тролля частенько такой прием срабатывал. Правда, обычно только в тех случаях, когда противники считали себя сильнее или если очень хотели не драки, а чего-то другого. На это эльф и рассчитывал. Несмотря на доводы логики и Марион, он не считал, что им случайно удалось увидеть произошедшее. Это могло быть закольцованное внутри корабля-проклятья воспоминание, да. Однако Калли чувствовал – все не так просто.

– Да выходи же!

Мирек и Марион смотрели на него с подозрением, но не мешали. Очевидно, что-то такое сквозило в выражении его лица, что заставило их молчать.

Пауза затягивалась.

Калли уже начал думать, что выглядит на редкость глупо, приказывая пустой комнате, как вдруг перед ними пространство начало темнеть. Не полностью, а небольшой участок с человека высотой. Дернулись, наверное, все трое. Не чуждые магии, они невольно отступили назад, такой темной силой потянуло от медленно расползающейся в воздухе тьмы. За ней шел страх. Путал мысли, мешал думать.

Эльф честно признался себе, что боится. Это позволило хоть как-то взять себя в руки. Пусть и не сразу.

Внешне странная субстанция зелено-черного цвета не походила на что-то конкретное. Дрожащее пятно будто какой-то маслянистой жидкости, против всех законов застывшее вертикально в воздухе. Периодически оно дергалось, и начинали прорезаться контуры фигуры, даже черты лица, но потом снова стирались. Но пугало не это, а тот тяжелый дух, исходивший от существа, аура, режущая, злая, подавляющая.

Нужно было что-то делать, сказать, но Калли будто онемел, глядя, как непонятная субстанция пытается воспроизвести человеческую фигуру.

– Да оформись ты уже! – рыкнул Мирек, несказанно удивив этим остальных. Возможно, и их противника: тот будто послушался и принял форму. Теперь они видели перед собой смазанные, но уже вполне человеческие черты. Правда, только сверху, где-то на уровне солнечного сплетения контуры снова расплывались, будто кто-то щедро плеснул на акварельную картину водой, краски мигом смешались и теперь стекали вниз, исчезая во тьме. Сперва казалось, перед ними паренек лет четырнадцати-пятнадцати с острыми, болезненными чертами лица. Потом что-то неуловимо менялось, и на них смотрел взрослый, переживший горе человек. Или не переживший.

Марион испуганно прижалась к Калли, до синяков сжимая его предплечье. Мирек еще сильнее напрягся, чуть наклонился вперед, будто готовясь отразить атаку.