Стивен Эриксон - Пыль грез. Том 2 [litres]

Хотя кое-что не заметить было невозможно. С тех самых пор как обе выкарабкались из мертвенного сна, они ощущали присутствие богини. Мать Тьма вгляделась в них, взяла в руки их души, словно пару костяшек. Встряхнула разок-другой, ощупала внимательными пальцами, исследуя каждую выемку и трещину. И – бросила. Вернее, отбросила – без малейшего интереса. Обидно было донельзя. Можно сказать, взбесило. Да кто она вообще такая? Пулли фыркнула, не отводя при этом глаз от мраморного герба. Что-то в нем не переставало ее беспокоить.

– А, плевать, – пробормотала она, потом возвысила голос: – Эй, Сквиш?

– Чего тебе?

– Нам тут не рады.

Из коридорного полумрака появилась Сквиш.

– Дворец пускай забирает себе королева. Вместе с ведьмоубивцем. А нам рядом с ними держаться не больно-то и хотелось. Здесь же, Пулли, сила имеется. Мы можем ее использовать, от нее питаться…

– Рискованно это. Я б предпочла другую силу, поспокойней.

– Просто в ней память такая, и больше ничего.

– Как это?

Сквиш закатила глаза, потом подошла поближе. Остановилась прямо перед гербом.

– Старые символы, – сказала она. И ткнула пальцем: – Видела? Вот терондаи, а вон там – знак самой Матери Тьмы.

– Клянусь Пустым троном, это что ж, выходит, королевский дом?

– Не то чтоб королевский, но ничуть не хуже. Вон ту отметку в середке видишь? Это консорт – сразу видно, что ты сроду Старыми знаками не интересовалась. Значит, дом принадлежал любовнику какой-нибудь принцессы, а то и самой королевы. Смотри, вот тут и имя его написано.

– И что за имя?

– Дараконус, или вроде того.

Они услышали внизу какой-то шум и повернулись к лестнице, по которой как раз взбиралась капитан Коротышка.

– Чего надо? – потребовала от нее Пулли резким голосом, так что летерийка вздрогнула.

– Да вас вот ищу, – ответила слегка запыхавшаяся Коротышка.

– Зачем? – спросила Сквиш.

– У нас гости.

– Откуда?

– Давайте-ка лучше со мной, вы обе. Это женщина. Тисте анди.

– Из Синецветья?

– Что? Да нет же, она тут родилась.

Пулли и Сквиш перекинулись взглядами. Потом Пулли нахмурилась. Дурные вести. Соперница объявилась. Конкурентка.

– Она что же, одна?

– С ней мужчина. Мекрос.

– Так откуда они взялись-то? Раньше их тут не было, мы бы учуяли. Город пустой стоял…

– По дороге пришли, – ответила Коротышка, – как и мы сами.

– Но мы-то первые были, – оскалилась Сквиш.

Коротышка моргнула.

– Города, ведьма, на всех хватит. Так вы идете?

– А где она? – спросила Пулли.

– В храме.

Дурные вести. Хуже некуда.

– Ладно, пошли, – отрезала она.

Йедан Дерриг успел отойти вдоль сверкающего Первого Берега на добрую тысячу шагов, но теперь наконец возвращался. И в руке, насколько могла видеть Йан Товис, держал меч. Рядом с водопадом жидкого света он отблескивал зеленым. Клинок был высотой по пояс взрослому мужчине, однако не шире ладони. Рукоять прикрывала решетчатая гарда. Глаза приблизившегося к ней Йедана сияли.

– Хустов меч, сестра.

– Исцелился?

– Да.

– Но разве сломанный меч способен вырасти заново?

– Да, если закален в драконьей крови, – ответил он. – Хустовы мечи бессмертны, не подвержены распаду. И способны разрубить надвое любой клинок. – Он поднял меч. – Этот – пятикратный, испытан против пяти клинков сразу, все перерубил. Сумрак, мечей более могущественных, чем ты сейчас видишь, попросту не существует. Этот принадлежал самому Хустасу, владыке Дома – никому, кроме детей Кузни, подобное оружие не полагалось.

– А женщина его просто выбросила.

– Дело странное, – согласился Йедан Дерриг.

– Она лишь сопровождала Галлана…

– Я не про это. А про то, как вообще удалось сломать пятикратный Хустов меч.

– А, теперь поняла.

Он осмотрелся.

– Здесь, рядом с Морем Света, растворяется само время. Мы слишком надолго покинули свой народ…

– Я тут ни при чем, – ответила она.

– Да. Это был я. Неважно. Нам пора возвращаться.

Йан Товис вздохнула.

– И что мне потом делать? – спросила она. – Найти дворец и усесться на трон, который там обнаружится?

Он отвел глаза, покатал под бородой желваками лицевых мускулов.

– Нужно много о чем распорядиться, – сказал он наконец. – Выбрать тех, кто будет служить во дворце, назначить офицеров охраны. Создать бригады работников. Много ли в реке рыбы? Если нет, то возможны неприятности – наши припасы на исходе. Получится ли здесь что-то выращивать? Похоже, деревья и все остальное каким-то образом способны расти в темноте, но даже если так, до первого урожая придется поголодать.

Уже одно это перечисление ее утомило.

– Но все это ты можешь оставить мне, – добавил Йедан.

– А королева пусть пребывает в праздности? Да я же со скуки рехнусь!

– Сестра, тебе нужно будет еще раз посетить храм. Он уже не пуст. И его потребуется заново освятить.

– Только я не жрица.

– Королевской крови для этого достаточно.

Она покосилась на него.

– Ну да. И много ее потребуется?

Йедан пожал плечами.

– Видно будет.

– В зависимости от чего?

– От степени ее жажды.

– А если она меня досуха высосет…

– Это будет означать, что скука тебе уже не грозит.

Сукин сын снова обрел почву под ногами. И этот свой сухой юмор, давно обезвоженный оазис, где пальмы шелестят мертвыми листьями, будто саранча хохочет. Треклятый Хустов меч и иллюзия возвращения домой. Брат. Князь. Убийца ведьм. Он о таком всю жизнь мечтал. Она же – нет. Я ни во что это не верила. В самые безнадежные времена оставалась холодной, словно призрак, обреченный раз за разом проживать полную неудач жизнь. Но моя кровь – нижние боги – моя кровь. Этот мир требует от меня слишком многого.

Йедан снова повернулся к ней.

– Сестра, у нас мало времени.

Она вздрогнула.

– О чем ты сейчас?

– Шайхи – и тот твой порыв, что повел нас Галлановой Дорогой, – все было ради того, чтобы мы оказались здесь. В Харканасе, на Первом Берегу. Нужно понять зачем. Нужно выяснить, чего хочет от нас богиня.

Йан Товис передернуло от ужаса. Нет. Она подняла глаза – мимо Йедана, к Первому Берегу, к бурлящей стене света – и бесчисленным неясным силуэтам за ней. Только не это, умоляю. Только не снова.

– По коням, сестра. Пора возвращаться.

Если срок достаточно долог, эпохи сливаются между собой, прожитые жизни сжимаются, спрессовываясь слой за слоем. Подробности сглаживаются до полной неразличимости. Деяния становятся пустыми, словно пузырьки в куске пемзы. Расплющенные мечты напоминают переливы в цветном песке, рассыпающемся при первом же прикосновении. Оборачиваться назад неприятно, и чем обширней покрытое слоями отложений поле, тем отвратительней пейзаж целиком. Сечул Лат некогда избрал себе горбатое, уродливое тело, поскольку оно лучше всего годилось, чтобы тащить на себе наследство бесконечного существования. Красота и гордая поза представлялись ему – после всего содеянного – нестерпимо ханжескими. Нет, он искал такую форму, которая олицетворяла бы справедливость, чисто физическое наказание. Эстранна это здорово раздра- жало.