Стивен Эриксон - Пыль грез. Том 2 [litres]

Человеческие дети ничего не ощущали. Наоборот, они глазели на далекие башни и фасады домов, как смотрели на новые испытания – бриллианты, рубины и осколки – и Брейдерал видела в их глазах немой вопрос: «А оно нападет? А его можно есть? А его нужда сильнее нашей? А чья-нибудь нужда сильнее нашей?»

Брейдерал, чувствуя тошноту, смотрела, как Рутт приближается к насыпной дороге, идущей вокруг города, не защищенного стенами.

Он решился. Мы идем внутрь. И я никак не могу их остановить .

– Знаю, – прошептала Бадаль. – Знаю, как всегда. Видишь ее, Сэддик? Ей не нравится. Она боится. Мы не так слабы, как она надеется. Слушай, Сэддик, у нас в костлявой змейке есть заложник. Она связана с нами, хоть и считает себя свободной под этими покрывалами. Смотри, как она стоит. Она теряет контроль над собой. Визитёр просыпается.

Тогда убей ее, молили глаза Сэддика.

Но Бадаль покачала головой.

– Она заберет с собой слишком многих из нас. Помнишь, как визитёры командуют? Помнишь голос, который ставит людей на колени? Нет, оставим ее пустыне… и городу, да, городу.

Но правда ли это? Я могла… Я могла… Она убежала от визитёров, оставив их в прошлом, а прошлое мертво. Оно не держало ее, не предъявляло на нее прав. И все же все это неправда. Прошлое разыскало их. И быстро приближалось.

В ее мозгу всплывали обрывки воспоминаний, словно островки, окруженные бездонными морями страха. Высокие тощие фигуры, убивающие слова, крики кровавой бойни. Визитёры .

Она поймала муху, сгрызла.

– Тайну он держит в своих руках, – сказала она. – Ноша. Ноша и есть тайна. Настанет день, и все поймут. Как, по-твоему, это важно, Сэддик? Все родится, жизнь воспылает.

Бадаль видела, что он не понимает – пока не понимает. Но он такой же, как другие. Их время еще придет. Этот город призвал нас. Только те, кого он избрал, могут найти его. Когда-то по планете ходили гиганты. Лучи солнца играли в их глазах. Они нашли этот город и превратили его в храм. Не в место, где можно жить. Он построен сам для себя.

Она так много узнала. Когда у нее были крылья и она летала по миру. Воровала мысли, хватала идеи. Безумие было даром. Как воспоминания были проклятием. Ей нужно найти силу. Но она находила внутри себя только спутанные клубки слов. Стихи – не мечи. Ведь так?

– Помнишь храмы? – спросила она стоящего рядом мальчика. – Отцы в мантиях, чаши, полные монет, которые нельзя есть. А на стенах сверкают рубины, словно капли крови. Эти храмы, словно громадные кулаки, чтобы вколотить нас в землю, выбить из нас дух и приковать его к мирским страхам. Мы должны были содрать кожу со своей души и принять боль и наказание как должное. Храмы говорили нам, что мы порочны, и обещали исцелить нас. А мы только должны были платить и молиться. Монета за отпущение грехов и мозоли на коленях, но вспомни, какие роскошные мантии носили они! Вот за что мы платили.

И визитёры появились среди нас, пришли с севера. Они шли, как сломанные, а когда произносили слова, души трещали, как яичная скорлупа. Они пришли с белыми руками, а ушли с красными руками .

У слов есть сила .

Она подняла руку и указала на город.

– Но этот храм другой. Он построен не для поклонения. Он построен, чтобы предупредить нас. Помнишь города, Сэддик? Города существуют для того, чтобы собирать страдальцев под мечом убийцы. Мечи – их не сосчитать. Их слишком много. В руках жрецов и Визитёров, торговцев и благородных воинов, работорговцев и заимодавцев – всех, у кого в руках пища и вода… слишком много. Города – это пасти, Сэддик, полные острых зубов. – Она схватила в воздухе еще одну муху. Прожевала. Проглотила.

– Теперь веди их, – сказала она стоящему рядом мальчику. – Следуй за Руттом. И не спускай глаз с Брейдерал. Опасность близко. Настает время визитёров. Ступай, веди их за Руттом. Давай!

Он взглянул на нее с тревогой, но она махнула рукой и отправилась к изодранному хвосту змейки.

Визитёры приближались.

Чтобы начать последнюю бойню.

Инквизитор Зевер стояла, глядя на тело брата Билига, как будто впервые увидела измученное незнакомое тело юноши, которого знала и любила. Слева от нее стоял брат Провор, часто и неглубоко дыша, сгорбленный и охваченный дрожью. Позвоночник и плечи у него изогнулись, как у старика, – результат лишений в долгом путешествии. Гниющий нос превратился в блестящую рану, облепленную мухами.

По правую руку стояла сестра Брань, с худым лицом, как топор, и воспаленными глазами в красных кругах. Волос у нее осталось мало – шикарная грива сгинула в прошлом, как и следы былой красоты.

Сестра Досада подняла посох Билига и теперь опиралась на него, как хромоножка. Ее локти, верхние и нижние запястья воспалились и отекли, но Зевер знала, что ее силы при ней. Досада была единственным оставшимся вершителем среди них.

Когда они отправились принести мир последним обитателям юга – этим детям, – их было двенадцать. Из пяти женщин остались в живых только три, из семи мужчин – всего один. Инквизитор Зевер считала себя виновной за эту трагическую ошибку в суждениях. Конечно, кто бы мог представить, что тысячи детей смогут идти лигу за лигой по измученной земле, без укрытия, с пустыми руками? И спасутся от диких псов, людоедов – последних выживших взрослых, паразитов, которыми кишели земля и небо… Нет, ни один Инквизитор не смог бы представить такую ужасную волю к жизни.

Самым естественным выбором, простейшим решением было сдаться. Они должны были бы сдаться давным-давно.

И мы уже были бы дома. И мой муж стоял бы перед дочерью и гордился ее храбростью и чистотой – тем, как она шла с человеческими детьми, как вела сородичей, чтобы они могли принести мир .

И я бы не стояла над телом мертвого сына .

Понятно – и всегда было понятно, – что ни один человек не ровня форкрул ассейлам. Доказательства можно было видеть по тысяче раз на дню – а потом и по десять тысяч, когда умиротворение южных королевств подошло к благословенному завершению. Ни разу спасаемые не пытались сопротивляться; ни один жалкий человечишка не выпрямился с вызовом. Иерархия была непоколебима.

Но эти дети не восприняли благочестивую истину. В невежестве они обрели силу. В глупости – бросили вызов.

– Город… – сказала Досада надломленным голосом. – Нельзя допустить.

Зевер кивнула.

– Абсолютное укрытие, да. Нечего и надеяться взять его штурмом.

Провор сказал:

– И по-своему красиво. Атаковать было бы самоубийством.

Досада повернулась к нему, и Провор отступил на шаг.

– Не верите? Ясности моего видения?

Зевер вздохнула, и ее взгляд снова обратился к мертвому сыну.

– Мы не можем. Он абсолютен. Он сияет .

– И мальчик с младенцем ведет их туда, – сказала сестра Брань. – Это недопустимо.