Александр Рудазов - Паргоронские байки. Том 3 [СИ]

Запертый.

— Откройся, — торопливо велел Жюдаф, дергая крышку.

— Ни за что, — злобно сказал сундук. — Никогда.

Необычный замок. Вообще не замок как таковой — скорее уж заклинание. Демоническая магия. Что-то крайне надежное, рассчитанное по меньшей мере на других демонов.

Жюдаф на секунду задумался. Это не игра. Не испытание. Тут точно не будет подсказок и решение может не найтись. Вполне возможно, сундук открывается только для хозяйки, а ключ…

Ключ. Жюдаф пошарил в карманах и достал тот самый ключик, который нашел на столике в самом начале.

— Я не от него, — сразу сказал тот.

— Не оскорбляй меня, глупец! — презрительно молвил сундук. — Обычные ключи не имеют ко мне отношения!

— Открой его, — попросил Жюдаф, не обращая внимания на сундук.

— Ты меня слышал?! — возмутился ключ. — Я не от него!

— Хорошо. В таком случае — где твой замок?

— Не существует… для меня замка… — поник ключ. — Я не могу… выполнить свое предназначение…

— Тогда выполни его здесь. Я прошу тебя.

— Но я не от него!

— Это неважно. Ты ключ — он замок. Открой.

— Но у него даже нет замочной скважины!

— Это тоже неважно. Он не тривиальный замок — он сама идея замка. Стань идеей ключа — и открой.

— Но я не идея, я предмет!

— Все предметы — часть одной большой идеи. Есть идея ключа — идеальный ключ. Стань им на время. Поверь в себя, как я в тебя верю.

Жюдаф был настойчив. Жюдаф был убедителен. Жюдаф истратил прорву маны.

И ключ аж засветился. Проникся. Пыл детектива передался и ему — и он открыл сундук. Замок щелкнул, по нему прошла радужная волна… и крышка распахнулась.

Но ключ рассыпался. Жюдаф услышал его крик… в нем смешались горечь уничтожения и восторг выполненной задачи.

— Вещи все еще радуются, когда их применяют по назначению, — задумчиво произнес Жюдаф. — Я все еще не сумасшедший.

Он наклонился над сундуком — и у него сперло дыхание. Там лежало всего два предмета… но зато каких!

Первым Жюдаф поднял стилет. Тонкий стилет из сиреневого металла в изящных деревянных ножнах.

Это его голос слышал Жюдаф.

— Ты… адамант, — недоверчиво произнес он.

— Да, смертный, — с достоинством подтвердил клинок. — Я адамантовый стилет. Раньше я был частью меча, но теперь я только стилет. Бог стилетов. Я могу убить любого, для меня нет бессмертных.

— Многих ли ты убил?

— Когда был мечом — многих. На мне кровь смертных и бессмертных, великих магов и королей, демолордов и высших титанов. Но то прошлое, а сейчас я только стилет. Я стал меньше и слабее.

— Для чего ты Тьянгерии? — спросил Жюдаф.

— Она использует меня, чтобы пытать. Убивать. Уродовать. Оставлять неизлечимые метки.

Стилет поведал Жюдафу, что бессмертные тоже нередкие гости Тьянгерии. С ними даже интереснее — калечить, а потом отпускать. Наслаждаться сознанием того, что теперь бессмертный будет страдать вечно. Всегда будет помнить о ней и ее играх. Носить на себе следы ее надругательств.

Конечно, ради Жюдафа она свое сокровище из сундука не доставала. Он всего лишь смертный, его можно искалечить гораздо проще.

— А кто ты? — спросил Жюдаф, доставая второй предмет — крохотный черный флакон.

— Я ларитрин, — раздался звонкий голос. — Раньше я был ларитрой, дыханием Древнейшего. Меня пытали, меня сгущали, меня кристаллизовали, пока не собрали всю мою мощь, боль и ненависть в этом крохотном флакончике. Если другие ларитры узнают, Тьянгерии будет плохо. Они не простят.

— Зачем она это сделала? Зачем ты нужен в таком состоянии?

— Я все еще ларитра. Я все еще могу заблокировать чужую силу. Демоническую силу. Только теперь меня нужно съесть или вдохнуть.

— То есть… ты яд для демонов.

— Да. Выпусти меня из этого пузырька — и я отдам всю силу, а потом улетучусь.

— Ты подействуешь на демолорда?

— Да. Но он утратит лишь силу, но не бессмертие. Ты не сможешь его убить.

Жюдаф перевел взгляд на стилет. Снова посмотрел на ларитрин.

Небывалый шанс.

— От тебя есть противоядие? — спросил Жюдаф у ларитрина.

— Да. Повтор первого активного применения демонической силы. Гохеррим должен взмахнуть именным клинком. Бушук — увидеть свое отражение. Гхьетшедарий — съесть нечто, похожее на то, что он съел первым после преобразования. Кэ-миало — помыслить ту мысль, что помыслил первой после почкования.

— А ларитра?

— Я не действую на ларитр.

Пока Жюдафу этого хватило. Он вернулся к зеркалу и поменялся обратно. Перед глазами снова все поплыло, вещи снова зеркально отобразились — волшебник вернулся в реальный мир.

— У меня вопрос ко всем присутствующим, — обвел он взглядом мебель. — Что первым после преобразования съела Тьянгерия?

— Кофе, — сказало трюмо.

— Кофе, — сказал гардероб.

— Кофе, — сказала кровать.

— Конфеты! — радостно воскликнули качели.

— Замолчи, замолчи, не смей!.. — зашикали на них остальные предметы мебели.

— Так кофе или конфеты? — переспросил Жюдаф.

Мебель некоторое время мрачно молчала. Но качели уже проговорились, так что гардероб неохотно сказал:

— На самом деле конфеты. Но хозяйка не хочет, чтобы об этом знали.

— Она ест их только здесь, в Башне Боли, — добавила кровать. — Там, где ее видим только мы. А если ее видят другие, она всегда пьет кофе и делает вид, что безумно его обожает. Даже другие демолорды не знают ее тайну.

— Она стесняется своего облика, — усмехнулась клетка. — Его стесняются все гхьетшедарии, которые преобразовались преждевременно.

— Она преобразовалась преждевременно?.. — спросил Жюдаф.

— О да, — вздохнул ковер под ногами. — Иначе она не стала бы демолордом… И не выжила бы… Я тут уже был тогда… Я видел…

— И я… — сказала кровать.

— И я… — добавил гардероб.

— Как это случилось?

— Династические браки, — поведала кровать. — Тьянгерия — Принцесса Тьмы. Это началось очень давно, ее предки десятки тысяч лет складывали баронства через контракты. Барон женился на баронессе, и они составляли завещание друг на друга, чтобы наследство доставалось пережившему.

— А потом начинались покушения? — предположил Жюдаф.

— Нет. Еще они клялись не вредить друг другу. Это стандартная часть паргоронского брачного контракта — его всегда заключают при браке равных. Так что каждая пара жила долго, а некоторые — даже счастливо. Переживший удваивал капитал и подыскивал нового супруга — холостого, бездетного, без наследников. А в качестве знака доброй воли он в качестве свадебного подарка отдавал часть своего счета. Ровно столько, чтобы супруги всегда оставались на равных.

— И как это все закончилось десятилетней девочкой?

— Бароны и баронессы составляли завещания в пользу друг друга. Но поскольку последний переживший, по их планам, должен был стать демолордом, был риск, что другие демолорды это оспорят. Наложат вето. Некоторым казалось, что среди них и так слишком много гхьетшедариев. Так что наследников бароны не заводили, а если дети все-таки рождались — пожирали их до преобразования.