Валерий Иващенко - Безумный аттракцион

К тому времени уже заметно стемнело. Стало пусто, совсем мертво во дворе. Да и не только во дворе, по всей Гагаринке. По всей стране. По всему миру, где сейчас солнце ушло за горизонт.

Мы с Дегой, выждав еще несколько минут на всякий случай, дунули с осточертевшей лестничной клетки ко мне.

Перво-наперво мы, само собой, кинулись занавешивать окна. Занятие привычное, справились меньше чем за минуту. И как только мы закончили, замок в двери скрежетнул, поворачиваясь… Дега сморщился и присел, схватившись за живот, точно тот замок провернулся у него в кишках.

— На засов запирал? — скрипнул он.

— Ты же последний заходил!..

Больше ничего друг другу мы сказать не успели. Дверь распахнулась, и прихожая наполнилась земляным гулким баритоном папахена. Вот это да, приехал! А обещался только завтрашним вечером!

— Расслабься, — сказал я Деге, отметив, что у меня у самого ощутимо подрагивают колени.

Папахен явился не один. Следом за ним в нашу квартиру зашел какой-то немолодой мужик странного, нездешнего вида. Патлатый, щуплый, одет как-то несерьезно, как у нас в Гагаринке даже малолетки не одеваются, с тощим рюкзачком за спиной… Но почему-то мне с первого взгляда этот патлатый понравился. Коротко представившись:

— Макс! — он протянул мне руку и весело подмигнул, словно не имя свое сообщил, а шутку рассказал. И глаза у него оказались такие… очень уж яркие, будто подсвеченные изнутри. И смотрел он этими глазами на все как-то необычно открыто и бестревожно, точно не видел в этом мире ничего, стоящего опаски. Похожий взгляд бывает, например, у исключительно сильных бойцов, а ведь этот Макс смотрелся совершенно безобидным. Ну совсем ничего угрожающего во всем его облике не было.

Папахен выглядел усталым, но крайне довольным. Даже не очень-то и наорал за бардак на кухне, который мы с Дегой, впрочем, быстро ликвидировали. А затем пришло время того самого момента, который я с самого детства любил едва ли не больше всего на свете, — когда папахен, вернувшись из рейса, начинал, как это мы с мамой когда-то называли, «раздачу слонов».

Вот и сейчас папахен бухнул на табуретку исполинский свой рюкзак (не чета дохленькому рюкзаку Макса, который тот оставил в прихожей), расстегнул могучие кожаные ремни основного клапана и принялся выкладывать на стол привезенное.

Пластиковые мешки с крупами, мукой и сахаром — хорошо. Брикеты гематогена и синтетических витаминов, стиснутые резинками в плотные кирпичики, — нормально. Масло, чай, растворимый кофе, соль, шоколад из армейских пайков, спички, пачки свечей, яичный и молочный порошки — отлично! Армейская тушенка в плоских жестяных баночках — великолепно!.. Высокие зимние ботинки, явно не новые, но еще крепкие. Их он на стол класть не стал, кинул мне:

— Примеряй!

Я с примеркой решил погодить, потому что следом за ботинками папахен достал увесистый шуршащий бумажный сверток, от которого запахло так, что у меня рот молниеносно наполнился вязкой слюной. Чесночная колбаса! Рядом с колбасой на стол легли два блока сигарет и полдесятка аккуратных пачечек курительного табака. Ну и довершили натюрморт, естественно, большущие упаковки растворимой лапши и прочих пищевых концентратов китайского производства — куда ж без них.

— Ужинаем? — осведомился я, незаметно толкая локтем в живот Дегу, который за моей спиной, не в силах сдержать восторга предвкушения, взвизгивал и притоптывал ногами, как ретивый конь.

— Можно, — снисходительно согласился папахен. А этот Макс распахнул длинную полу своей рубахи и вытащил из кармана джинсов узкогорлую бутылку, надпись на этикетке которой гласила: «Коньяк дагестанский пятизвездочный».

— К столу, — пояснил он. — Завалялся в рюкзаке, а теперь вот и повод есть какой-никакой…

Папахен охнул. Макс протянул ему бутылку, и он принял ее в обе руки, осторожно, как младенца.

— Кизлярский… — любовно проговорил папахен, несильно встряхивая янтарное содержимое узкогорлого сосуда. — Еще со старых времен доживший, тот самый. Даже не верится… Раньше-то, в молодости, никому бы и в голову не пришло его за роскошь считать. Помнишь? — спросил он у Макса. — А теперь — поди ж ты…

— Факт, — ответил тот, откинув с лица волосы. — Это вам не какая-нибудь китайская отрава, это вещь! Интересно, сколько в нем на самом деле звездочек? Пара десятков точно набралось.

Потом мы с Дегой скоренько накрыли на стол (дело нехитрое, самым сложным было следить, чтобы Дега не слишком усердствовал, дегустируя то одно, то другое) и сели все вместе ужинать.

Первый голод утоляли молча. Застольная беседа мало-помалу завязалась, когда в желудках обозначилась приятная тяжесть и очередной кусок уже не заглатывался, минуя процедуру разжевывания, а неторопливо смаковался. Выяснилось, что этот Макс не местный, не наш, заволжский (кто бы сомневался), а прибыл к нам в город, чтобы разыскать какого-то своего приятеля. Адреса приятеля Макс не знал, но, что характерно, никакого беспокойства по этому поводу не выказывал и, кажется, вовсе его не испытывал.

— Как хоть его зовут? — поинтересовался Дега, поднимаясь и вытирая сальные руки о штаны.

— Агалай.

— Как?! Ну и имечко! Или это погоняло?

— Это имя.

— Не слышал, — сказал я. — Если б слышал, точно бы запомнил. Наверное, не из Гагаринки этот ваш Агалай. Из Нефтяников или из Приречья. Или из Центра.

— Да нет, — качнул головой Макс и вдруг, прищурившись, странно повел рукой перед собой, точно нащупывая что-то в воздухе. — Здесь он. Рядышком. Ясно чувствуется…

Я с удивлением глянул на папахена. Тот усмехнулся мне, словно говоря: мол, погоди, то ли еще будет…

— Как это? — осторожно спросил я. — Чувствуется-то?..

Патлатый Макс не стал отвечать. Вместо этого он одной рукой остановил вернувшегося из туалета Дегу, а второй ловко вытащил из его кармана небольшую связку тускло поблескивавших разнокалиберных колечек, серебряных, судя по виду…

— Это мое! — поспешно заявил Дега.

Макс подкинул на ладони тонко звякнувшую связку и отдал ее Деге.

— Верни, откуда брал, — проговорил он, и я внезапно заметил, что взгляд его сузился, заострился, на мгновение став пугающе хищным, как джага. — А еще раз подобное выкинешь — руки отсушу.

— Лучше я, — присовокупил враз отяжелевшим голосом папахен. — По-простому дам в дыню, забудет, как воровать у своих!

Дега, не препираясь больше, юркнул вон из кухни. «Это же он в рюкзак к Максу залез! — наконец сообразил я. — А тот как заметил? Услышал, что ли? Ну и слух у него… И что это еще такое — руки отсушить?»

— У него болезнь просто, — вступился я за кореша. — Клептомания называется. Не может себя сдержать. У нас в Гагаринке все это знают.