Гарет Ханрахан - Святой из тени [litres]

«Ты знала, ты могла бы меня предупредить», – думает она. Сильва ведь Тай. Она знала, чем занималась ее семья, с какой целью они создали Карильон. И когда Кари в ночи впервые услышала Черных Железных Богов, Сильва должна была понять, что это значит. Кари бежала из Гвердона и не должна была возвращаться. Возвращение привело к Кризису. «Ты знала и заслуживаешь подарок».

Кари не надо было и целиться. Даже с одним обожженным глазом, с раздувшейся половиной лица Кари ясно видела, что происходит внизу. Шпат показывает ей все, что нужно. Она видит, как Сильва с вызовом вздымает меч. Как Эладора, спотыкаясь, вываливается из разбитых дверей.

Она нажимает на спуск. Сильва пошатывается под ударом, чудесная броня вспыхивает переливчатым светом, потом пропадает. Аура божественности гаснет. Старуха, тощая как жердь, в порванном платье, стоит, пошатываясь, посреди улицы. Роняет меч – он для нее слишком тяжел. Кровь толчками выливается изо рта, из носа. Она опрокидывается наземь.

Карильон на миг ощутила некое безмерное движение, смещение сил. Как будто опорный канат сорвался с бушприта и болтается под мачтой. Божественная мощь, заключенная в Сильве, теперь спущена, вышла вон. Она больше не удостоена святости. Обычный человек и не более.

Кари перезарядила оружие.

Неожиданно один бутон немыслимо раздулся; судорожно, непотребно задергался, рождая человечью фигуру. Юную девчушку-святую выдавило из цветка, склизкую то ли от нектара, то ли от околоплодных жидкостей. Она выскользнула так стремительно, что долетела до Кари, ударила в бок. Схватилась, отнимая пистолет. Она несравнимо слабее Сильвы, но ее мощь в самом расцвете. Новоиспеченная святая, пьяная от чудес.

Кари позволила инерции снести их обеих с крыши. Они рухнули вниз, сплетясь конечностями и телами, – но только одна из них обладала Шпатовым даром. Удар от падения с четырех этажей безвредно передался камням – по кругу от места их приземления взметнулась пыль, полопалось покрытие.

Цветочной девочке такого благословения не досталось. На тротуаре, где собралась ее кровь, проклюнулись стебельки цветов.

Но все равно из Кари крепко вышибло дух. Она лежала, глотая воздух. Не глядя, почувствовала, что с пояса свалился нож. Потянулась, нашарила его рукоять.

Нога в сапоге наступила ей на руку. Вместо пальцев хрустнуло каменное покрытие, но руку ей не вытащить.

Сильва, опять закованная в броню – святость ее воспряла.

И меч загорается сызнова.

Эладора таилась у двери, замерев от страха. Когда ветер подхватил мертвопыль, она зажала рот ладонью, но уберег дверной проем. Она в ужасе смотрела, как меч матери обжигает Кари, и в ответ загорается сам город.

Священный огонь прикасается к коже Кари, и вершины башен окутывает пламя. Что произойдет, если клинок святой убьет Кари? Сгорит ли тогда весь Новый город? По работе она побывала с агитацией в половине тех башен, знала, как плотно они заселены людьми. Погибнут десятки тысяч.

«Беги же», – понукала она Кари, и кузина будто услышала сквозь побоище. Эладора смотрела, как Кари запрыгивает в глухой фасад, как стена складывается в ступени, которые исчезают, стоит убрать ногу. Сильве Карильон не достать, и она бесится от ярости на улице. В негодовании мать рубит стену мечом.

Если Кари убежит, тогда, может быть, Эладора сумеет уговорить мать остыть. Эладора встает и идет, вся дрожа, к аватаре занебесного гнева, которая, похоже, все-таки ее мать. Над головой собираются грозовые тучи, и Эладора видит в небе Их образы. Матерь Цветов, Святой Шторм, Нищий Праведник. Этой ночью боги Гвердона покинули свои горние жилища.

– Мама… – начала она.

И вдруг Кари опять перед ее глазами, с пистолетом в руке. Целит прямо в нее.

Звенит выстрел. Эладора бросается на землю, убежденная, что пуля ее поразит. В груди резкий приступ боли, но крови нет. Наверху колесом вращаются тучи.

Это как снова попасть в усыпальницу под Могильным холмом. Снова душа ее вывихнута, то же пугающее чувство, будто она отдана на страшное и безбрежное созерцание извне.

Святой Шторм наклонился к земле. Его латная перчатка заклепана молниями, она больше всего города. Затянутые в сталь пальцы величиной с башни. Боль исчезает, как только бог протягивает ей меч. Напоминает о том, что меч у нее уже есть.

А потом она опять на улице. Впереди на земле скомкалась мать. Она смотрела, как пальцы Сильвы царапают землю, как мать утирает кровь со рта, волоком пытается подняться, подсовывает клюку, как рычаг – а затем восстает сильнее самой бури. Клюка обращается в клинок. Окровавленная одежда становится сверкающим доспехом. Глаза ее – огонь.

Карильон тоже на земле. Эладора в ужасе смотрит, как Сильва направляется к племяннице, высоко занеся меч. Кари ищет оброненный нож, и Сильва наступает ей на руку. Меч вспыхивает огнем.

Эладора тянется к сумке. Вынимает рукоять, что дал Синтер, поломанный остаток меча Святой Алины. Алина спасла ее тогда, в гробнице. Призвала с небес Хранимых Богов и победила всех чудищ.

Она держит меч и читает молитву.

И ее меч тоже становится огненным. Она тоже восстает в могуществе. Броня тоже – нерешительно, полупрозрачно, ломко – нарастает вокруг нее. Сила плещется внутри нее волнами, уносит ее и хмелит. В один миг она готова сокрушить город одним ударом, в другой становится хрупкой, стеклянной. Очертания в тучах утратили гармоничность. Они сталкиваются и вихрятся.

Она поднимает меч. Клинок раскален и сияет, а пламя на мече Сильвы чадит и гаснет.

Над головой бухает гром. Бог бури ревет в замешательстве, ему не разобрать, кто из смертных сосудов его святой.

– Противное дитя, – визгливо скрежещет Сильва. Она пытается заколоть Карильон, но теряет силу удерживать меч, и клинок безвредно падает на землю. Кари выдергивает руку, и в ней уже нож.

– Нет! – кричит Эладора, и Кари швыряет и протаскивает по земле силой повеленья сестры.

– Безбожный ребенок! Воровка! – Сильва плачет. – Ни капли веры, вся в отца! – Она подается вперед, раскидывая руки. Эладора съеживается и хочет отпрянуть, но мать не пытается ее обнять.

Вместо нее Сильва обнимает огненный меч, что держит Эладора.

– Костер Сафида! Вознеси мою душу! – Трещит горящая плоть. Эладора в ужасе бросает меч. Пламя сходит на нет, оставляя Сильву сжимать холодный клинок обугленными до кости ладонями.

Броня на Эладоре меркнет, постепенно образуясь снова вокруг Сильвы. Ее заемная святость возвращалась к истинному носителю. Боги колебались, какой выбор им совершить.

Но в это мгновение перехода, в этот краткий промежуток пустоты над городом прозвенел еще один выстрел. Снова сработала винтовка снайпера.

Сильва простерлась на земле. Эладоре не разобрать, мертва мать или смертельно ранена, но божественное сошло с нее.