Гарет Ханрахан - Святой из тени [litres]

Он бросил взгляд на тело Сильвы.

– Пойми, эта кровь не на мне. Она на них. Это, черт подери, они наслали на нас заваруху. Боги. А я еще предупреждал твою мать со мною не связываться. Упертая баба. – Он пожал плечами. – Вылечи ее.

– Ч-ч-тт…

– Вы-ле-чи. – Его человек навел на Эладору пистолет. – Я видел, как врачевала долбаная Алина. Если смогла она, сможешь и ты. Остаточная благодать, так это называется?

– Я не умею.

– Она же твоя, сука, мать, – привел довод Синтер. – Попробуй. Пресвятая Милосердная Матерь, исцели пришедших к тебе за утешением, угу?

Эладора склонилась над телом матери. От пальцев исходил странный жар – и слова молитвы Милосердной Матери тут же впорхнули в сознание. Она произнесла их, и благодать потекла сквозь нее, теплая, медвяная. Раны Сильвы затянулись.

– Хорошего понемногу. – Синтер попытался отвести руку Эладоры, и ему едва хватило сил. Пришлось подналечь двумя руками, чтобы сдвинуть ее одну. – Не следует ей просыпаться и опять тут устраивать махач, согласна? Никому из нас этого не надо. Извини, пришлось поступить нехорошо, но какой у меня был выбор?

– В-в-вы и-использовали меня. – Эладора была заранее духовно уязвлена , открыта перед богами. Прежде она пропускала сквозь себя Хранимых. Синтер воспользовался этой связью, сыграл Эладорой, запутал ею богов. Выдайте ей меч самой Святой Алины, почаще приводите к матери – и вот с каждым днем у Эладоры все больше сходства с Сильвой. Достаточно, чтобы одурачить Хранимых Богов. «Охренеть, как они прекрасны, сердце мое замирает, – однажды сказала Алина, – и какие же они полудурки – так бы и врезала».

Неспособные разграничить Сильву и Эладору, боги поделили дар святости между ними – и Сильва ослабла достаточно, чтобы Синтер ее поверг.

– Ну да. Нельзя оставлять на свободе бешеную собаку. Нельзя позволять чокнутым бабам раздражать богов. Но, я клянусь тебе, ее пощадят, – заверил Синтер. Повысил голос: – Как там другие?

Подручные Синтера рассыпались по улице. Один возле Кари.

– Еще жива.

Другой у цветочной святой.

– Здесь тоже. Едва-едва.

– Так, эту тоже давай, – приказал Синтер. Они перенесли цветочную святую в ее перекореженной форме, положили рядом с бесчувственной Сильвой. Во второй раз Эладоре было труднее призывать силу, но она и с этим справилась. Цветочная дева охнула, задыхаясь, повернулась, и ее вырвало смесью крови, желчи и лепестков. В ужасе она уставилась на окруживших ее незнакомцев.

Синтер перетащил к ней парня, повалил возле девушки. Она потянулась было к нему, но сапог Синтера перегородил ей дорогу.

– Тупорылые сафидисты. Чутка повеет святостью, и вот они уже воображают себя избранными. – Он отвесил парню затрещину. – Значит, так, тупорыленький мой сафидистик. Отныне ты работаешь на меня! Не на нее! – Он махнул на неподвижное тело Сильвы. – На меня! На истинную Церковь. Ты понял?

Парень повертел головой. Неслышно прошептал кровавыми губами:

– Лжесвященник.

Синтер подал жест. Один из его людей провел кинжалом поперек горла парня. Опять кровь, алой, страшной струей. Эладора подалась вперед, пальцы ожгло целительными чарами, но убийца взялся за пистолет и поцокал языком. Она помнила его по улице Семи Раковин. «Тело Ванта подбросили люди Синтера», – заключила она. Ей хотелось поделиться открытием с Теревантом, но тот истекал кровью в нескольких футах от нее за стеной.

Синтер встал на колени возле девушки, сжал ей голову, заставляя смотреть, как умирает парень.

– Итак, родная, отныне ты служишь мне, усекла? Ты по-прежнему их святая, но работать будешь на меня . А ну, мразь, клянись небесной Матерью!

Она беспомощно кивнула. Эладора задумалась, заставят ли и ее приносить такую же клятву.

– Клянусь небесной Матерью, – произнесла цветочная святая, и Синтер ухмыльнулся выбитыми зубами.

– Милое дитя, – сказал он, целуя ее в лоб. – Помолись за меня. И за него помолись.

Эладора угрюмо сверлила жреца взглядом.

– Карильон я тоже должна вылечить. – Чувствовалось, как нить, соединяющая ее с хранимыми Богами, ускользает. Она бы могла побороться за эту связь и за силу, которую та влечет, но не забывала о безумии матери. Вот чем заканчивается этот путь.

– Вылечить Карильон? – эхом отозвался Синтер. – Не смей.

– Убить ее? – предложил стрелок.

Синтер поднялся, поглядел на горящие вдалеке башни.

– Последний раз, когда я попробовал, дело обошлось мне в два пальца, а она тогда еще не обрела полноценную святость. Нет, будем держать у себя живой, пока не поймем, как от нее безопасно избавиться. – Он громко обратился к своим людям. – Значит, так. Эту… – он ногой подтолкнул Кари, – на Чуткий. Посадить в глухую камеру, это важно. Для специальных заключенных. – Он покосился на цветочную святую: – Нашу новую сестру проводите в Обитель Святых, и пусть пребывает там. С надлежащими обрядами и подношениями. Покойного выбросьте в море, камней набейте, чтоб не всплыл. А мисс Даттин поедет обратно в свою келью, ладненько? – Он вынул пузырек, по виду как с ароматической солью, откупорил и посыпал на кроваво-измочаленную одежду Сильвы. Сильва дернулась, но не очнулась. То же самое он проделал с Карильон.

– В моего друга попала пуля. Он в доме, – сказала Эладора. – Прошу вас, пустите меня к нему.

Синтер выпрямился, покрутился по сторонам. Заглянул в дом и рассмеялся.

– Вот это да! Мы еще и беглеца нашли!

Еще двое Синтеровых подручных забежали в дом, забирать Тереванта.

– Что будем с ним делать, шеф? Отвезем обратно в посольство?

Синтер взвесил расклады.

– Не. Хрен этому дерьмовому Лемюэлю. Везите его во дворец, пусть Лиссада Эревешич с ним разбирается. Скажите, что это утешительный подарок.

– Меча Эревешичей с ним нет, – заметил один из подручных.

– Хватит уже с меня мечей, – сердито проговорил Синтер, пинком отшвыривая остатки меча Сильвы. – После них потом заметать задолбаешься.

Вынесли Тереванта. Он жив, но побелел, и его била дрожь. На землю сочилась кровь.

– Его тоже лечи, – распорядился Синтер.

Она послушалась. Что еще оставалось делать? Она могла попытаться призвать с небес райский доспех, вымолить благословение у Святого Шторма, но любая заминка – и ей конец, и она чувствовала себя опустевшей. Разбитой наголову. Она макнула пальцы в кровавую чашечку раны, ощутила твердую форму пули и сконцентрировалась. На этот раз сила текла значительно медленнее, неохотно, однако же действовала. От Эладоры устремился жар, и его плоть зашлась судорогой, противодействуя ей. Выталкивая обратно ее пальцы, пулю и все мелкие осколочки. Рана сомкнулась, осталось безобразное клеймо багрового шрама.

Она взяла предложенный Синтером платок, вытерла с руки океан крови. Почувствовала озноб и слабость.