Jane_BlackCat - За краем Вечности [СИ]

Я закусила губу и нервно заломила пальцы.

— А… я могу… его увидеть? Хотя бы в последний раз… — прошептали потрескавшиеся губы.

Роза понимающе прикрыла глаза и указала в сторону. Я перевела взгляд по направлению её руки и шагнула ближе. В сияющем пространстве разверзлось нечто вроде портала — материя завертелась в водовороте, разошлась, и сквозь щель в огненной бесконечности стал виден кусочек прошлого мира. Там, на земле, полыхало здание, и клубы дыма взмывали в небо. Пожар, как страшный монстр, бесился, рвался из окон и из двери. Оттуда, задыхаясь и кашляя, выбежал Джек с безвольным телом на руках. Я прищурилась до боли и отпрянула, узнавая в этом безжизненном теле себя. Джек оттащил меня от здания, уложил наземь, стал приводить в чувства, звать меня, трясти, оказывать первую помощь — как никогда бесполезную.

Мои ноги подогнулись, и я рухнула на колени перед порталом. Отзвуки его голоса рвали душу, выдавливали слёзы и мучали больнее огня. Его взгляд — покрытый несвойственным ему отчаянием и отрицанием, вызывал во мне волны холодного ужаса. Сзади Джека возникла фигура Гиббса. Он положил руку ему на плечо и скорбно покачал головой. Воробей медленно поднялся на ноги, сблизив брови к переносице и устремив пустой взгляд на моё тело. Шагнул назад, дёрнул усом, качнулся медленно обернулся, скользнул невидящим взглядом по пожарищу — и задрал голову к небу, будто бы мог увидеть меня — живую, настоящую…

Портал сомкнулся.

Я замотала головой и разревелась ещё сильнее. Роза медленно опустилась на колени рядом со мной. На спине ощутилось тепло её руки — поглаживающей, успокаивающей.

— За что… — всхлипнула я, глядя в никуда. — За что ему всё это? Он потерял на пожаре… уже вторую женщину, которая ему дорога…

Рука Розы интенсивнее загладила меня по спине.

— Ну… Ну не плачь, дорогая моя… Джек сильный. Джек справится… Он всё выдержит. Поверь мне, я знаю: он проживёт ещё очень много лет, пройдёт через много испытаний, но не утратит вкуса к жизни. У него будет ещё много женщин, много выпивки, много веселья. Но он будет помнить нас с тобой. Будет вспоминать до самого своего последнего дня. Пройдёт очень много времени, и он присоединится к нам. Он покинет тот мир в честном бою, он умрёт как герой, и там, на земле о нём будут помнить ещё очень долго. Так долго, что спустя три столетия люди найдут записи очевидцев о его жизни и воссоздадут их в популярном кино. Ты шагнула через край вечности в целых три столетия, и тебе выпала честь побыть рядом с таким человеком, так не о чем жалеть! Для печали нет причин, моя дорогая.

Ласковый голос Розы Киджеры постепенно свёл мою истерику на нет, и теперь я просто сидела, чувствуя странное опустошение, будто с этими слезами из меня вытекла вся душа.

— Я лишь не думала… Что я умру… такой молодой.

— Я была ещё моложе, дорогая моя, — заулыбалась Роза Киджера. — Но мир после жизни хорош. Он куда лучше, чем грешная земля, и здесь каждый обретает то, что когда-то потерял. То, что ему дорого. Здесь все… И Тим, и я, и все остальные… Мм… Да… Мир после жизни хорош, Оксана. Но пока ты не можешь в нём остаться.

Я подняла на неё вопрошающий взгляд. Роза опустила веки и обнажила белые зубы в улыбке.

— У тебя есть свой мир. И в нём ты ещё не сделала всё то, что должна. — Роза выдержала паузу, давая прочувствовать её весомые, ощутимые слова. — Твой путь ещё не завершён, и ты должна вернуться в своё тело, которое лежит в коме под аппаратами уже третью неделю.

Я открыла рот, но была не в силах издать хоть звук. Всё в душе замерло.

— Мы ещё обязательно встретимся — и ты, и я, и Джек, и все остальные, кого ты знала… Но сейчас тебе пора.

Я медленно закивала, опуская голову. И подняла на неё покрасневшие глаза.

— Роза…

— Прощай, дорогая моя, — шепнула девушка. Я расслабленно протянула к ней дрожащую руку, но пространство пошло помехами, стало искажаться, плыть, закручиваться, изменяться, растворяться в бесконечности, пока не растаяло во мраке и тишине, вновь отправив меня через край вечности в целых три столетия. Ощущение границ пространства и времени успокаивало, залечивало душевные раны, извлекало из меня остатки душевной боли…

И, приходя в себя в больничной койке под писк приборов, восторженное «Ковалёва вышла из комы!», радостные голоса родственников и бесконечные телефонные звонки, я могла лишь бессмысленно глядеть на пиратское клеймо на собственной руке, поглаживать его кончиками пальцев и… улыбаться.

Год спустя, в центре Москвы.

Пронзительно зазвонил рабочий телефон. Я прижала трубку к уху, продолжая усердно выписывать ровные строки в блокноте.

— Здравствуйте, отель «Авалон», Оксана, слушаю вас, — выдохнула я. В ответ из телефона на меня посыпалась куча суровых указаний и наставлений — начальник сетовал по поводу того, что в этот самый день, когда в отель, где мне удосужилось работать, заселяется таинственный очень-важный-гость, за стойкой портье оказалась «Неопытная, рассеянная Оксанка, которая всего-то полгода назад выпустилась с факультета „Гостиничное дело“».

— Не беспокойтесь, Дмитрий Алексеевич, гостя примем со всеми почестями, — сухо бросила я в ответ и положила трубку. С губ сорвался раздражённый выдох. Да уж, к прежней жизни я адаптироваться я до сих пор не успела. Даже с горем пополам закончив институт и устроившись в элитный московский отель на должность портье, я не могла вернуть себе мировосприятие человека двадцать первого века: в каждую свободную минуту мысли возвращались к родным воспоминаниям — временами вызывая улыбку, а временами — желание взвыть от тоски. Ох уж эта тоска — первое время она преследовала меня на каждом шагу, в каждом взгляде прохожих, но погрязнуть в отчаянии я себе не позволяла — постепенно, день за днём, утомительная работа и общение с коллегами возвращали всё на круги своя, помогали смириться и жить дальше. Всё вокруг принимало прежний облик — пожалуй, всё, кроме меня — пиратство начисто изменило мой характер и превратило в совершенно другого человека.

За стойку регистрации козликом заскочил мой напарник, вытирая яблоко о собственный пиджак.

— О, Серёга! Ты как раз вовремя! — я взяла в руки блокнот и задумчиво покрутила ручку меж пальцев. — Ты не знаешь рифму к слову «Вода»?

Сергей подбросил на ладони яблоко и заторможенно уставился на него.

— М-м… Еда? — пожал он плечами, и откусил сочный фрукт.

— Да-а, ты тот ещё литератор, — присвистнула я, возводя глаза к потолку.

— А ты, Оксанка, с каких это пор стихи пишешь? — он наклонился над моим блокнотом, но я сердито захлопнула его, чуть не прищемив Серёгин любопытный нос.

— Полегче, полегче, Оксанка, буйная ты какая-то последнее время, я тебе вот что скажу, ты…