Алексей Калинин - Война кланов. Охотник 2 [litres самиздат]

– Взрывчатка, что ли? – спрашивает тетка. – Тогда надо собираться, не следует в ночнушке по Шуе бегать, все-таки пожилая дама.

Сухонькая фигурка поднимается с кровати и вытаскивает из осколков стекла цветастый халат, тот самый, который мы собрали ей в дорогу.

Такие спокойные. Такие невозмутимые.

Словно зря я куда-то летел и напрасно переживал за тетю. Тётя и оборотень. Оборотень и тётя, деловитые, сосредоточенные. В голове также мутит. Пол покачивается под ногами.

– Может, вы объясните, что происходит? – я медленно смещаюсь к окну.

– Там они стоят, – Голубев кивает на улицу. – Никуда не делись, можешь помахать рукой.

Я так и делаю – открываю окно и машу рукой троице. Рука перехватывает брошенный арбалет, тетива оказалась взведена. Вижу, как кривится лицо Иваныча, всё-таки заговоренная медь даже в спокойном состоянии жжет ему руки. Стрела скользит в ложе, и я наставляю оружие на Голубева.

– Так что тут происходит? – на этот раз я стараюсь сделать голос более требовательным.

– Вы все-таки смогли его достать? – восхищенно ахает тетка, глядя на арбалет.

– Тетя, отойди от него! – приказываю я и чувствую, как снова накатывает слабость и больничная палата начинает вращаться, как центрифуга.

– Отойди, тетя Маша, дай мне ему все объяснить! – оборотень скользит в сторону. Прицел следует за ним.

– Саша, не стреляй. А ты, Володя, постарайся объяснить быстрее, а то скоро шарахнет! Судя по Сашке, она близко! – тетя запахивает халат.

– Я хочу тебя защитить, – рычит оборотень с пятном на лбу. – И всегда этого хотел невзирая ни на что.

– Но как же так? – я растерянно оглядываюсь на тетку, та кивает в ответ.

Ответить мне не успевают – дверь распахивается от мощного удара снаружи.

– Предатель! – шумом обвала в горах вырваются слова из огромной пасти. – Теперь я знаю, кто мешал нам захватить охотника.

– Так вот кто скребся за дверью, – скалится «Голубев».

Тетка, пятясь, отходит ко мне. Огромный черный оборотень на две головы возвышается над серым. Я чувствую, что теряю сознание. Я впиваюсь ногтями в ладони, до крови прикусываю губу, и боль слегка отрезвляет.

Это самый большой оборотень из всех виденных мной. Даже больше берендеев.

Я перевожу арбалет на ворвавшегося перевертня. Огромные лапы походят на стволы деревьев, когти по длине равняются хорошим ножам. Когда черный оборотень хрипло вздыхает и выпрямляется, то кажется, что половина палаты заполнилась одной этой тушей. В нашу палату заглядывают ещё перевертни…

– Не лезьте, они мои! – чернота рявкает в коридор, и любопытные морды тут же скрываются с глаз.

– Ты сначала через меня перейди! – рычит серый оборотень с пятном на лбу.

Голубев кажется мелкой дворняжкой перед черным догом, по объемам в два раза меньше, лапы тоньше, клыки короче. Но он не трусит, а меня накрывает волна первобытного ужаса. Руки и ноги мелко трясутся, арбалет ходит ходуном.

Я не знаю, в кого из них стрелять…

Один явно стремится меня защитить, второй же наоборот убить и растерзать. Тетя тихо шепчет над своим медальоном. Я чувствую, как слабость спадает и отпускает мое тело.

В эту секунду черный оборотень бросается на «Голубева». Тот встречает нападающего прыжком и два мохнатых монстра встречаются в воздухе. Словно великан хлопает в ладоши – такой силы хлопок звучит в разгромленной палате. За счет массы черный оборотень придавливает к полу врага, но я вижу, как серая пасть кусает и рвет мышцы под черной шерстью.

– У нас осталось две минуты, – скороговоркой говорит тетя. – Отходим к окну, берендеи поймают.

– Тетя, тут заговоренная стрела, она может справиться с черным, – я показываю глазами на бьющего огромной лапой оборотня.

Лапища вздымается над «Голубевым», опускается со звучным шмяканьем, брызги крови летят в разные стороны, попадая на пол, стены, потолок. Серый оборотень вгрызается в шею черного и висит, болтаясь как собака на медведе, когда огромный перевертень поднимается во весь рост.

– Ррраахх! – черному оборотню удается разжать капкан, и он со всего маху впечатывает в стену «Голубева».

Глубокая отметина остается и на второй стене, когда черный великан повторяет свой удар. Из серого перевертень становится перепелесым благодаря облетевшей штукатурке. Тело ударяется о пол и остается лежать бездыханным. Черный оборотень наступает на поверженного противника и вскидывает голову к потолку.

Победному вою мешает очнувшийся оборотень. Окровавленная пасть сжимается на ноге с силой десятерых питбулей. Черный оборотень слегка пошатывается, но тут же принимается вбивать Голубева в пол. Рев и рычание звучат не переставая. Тяжеленные кувалды ломают кости, хруст и скулеж вырывается у серого оборотня из сжатой пасти.

– Минута, Саш! – эти слова выводят из прострации.

Я поднимаю арбалет, в прицел ловлю дергающуюся черную голову. Черному оборотню удается оторвать от ноги «Голубева» и впиться в серую глотку.

Серая фигура заслоняет черную от выстрела – никак не удается прицелиться. Арбалет кажется неподъемным, руки трясутся как в эпилептическом припадке. Как безвольную куклу черный оборотень отшвыривает прочь противника, тот бьется о стену и падает, неестественно выгнув колени.

– Держи, тварь! – я нажимаю на курок, но арбалет рвет вверх.

Стрела проходит мимо.

Я промазал!

Но почему? Я должен был это сделать, с четырех метров невозможно промахнуться!

– Ты не последняя кровь! Ты обманул меня, охотник! Умри!

Черный оборотень припадает к искореженному полу и прыжком пантеры бросается на нас. Тело само реагирует на бросок – я падаю на спину, краем глаза отмечаю, что тетя делает то же самое, и сдвоенным ударом ног мы перебрасываем тварь через себя.

Оборотень вылетает в оконный проем, полет сопровождается хрустом ломаемого дерева и звоном разбитого стекла. Истошный рев тут же перекрывает грохот выстрелов. Снизу стреляют берендеи, пули впиваются в черное тело, вырывают из него куски шерсти.

Я же от окна кидаюсь к слабо шевелившемуся оборотню. Тот медленно перекидывается в человека.

– Добей меня, я устал быть охотником… и перевертнем! – просят разбитые губы.

– Ты ещё можешь жить! – я пытаюсь приподнять тяжелое тело.

– Я не хочу, добей и уходи, иначе все взлетит на воздух, – шепчут губы.

С влагой на глазах я достаю четыре последние иглы. Он всё ещё оборотень, но шерсть уходит, втягивается под кожу. Две иглы погружаются в заплывшие глаза, одна входит в сердце. Когда я приставляю последнюю ко лбу, то услышу слова, введшие меня в ступор.

– Спасибо, сын!

Руку уже не остановить…

Лохматое тело изгибается дугой, вырывается из моих рук, прокатывается по обломкам шкафа и застывает. Я же остаюсь сидеть, ошарашенный услышанными словами. Перед смертью вряд ли будут лгать.