Лаура Кнайдль - Шёпот магии [litres]

У магии, напротив, звучание было мягким и сладким, с привкусом приключений, земли и дождя. И с ней я ощущала себя полноценной. В абсолютной тишине я лишь наполовину человек.

Больница же, в свою очередь, звучала для меня как погребальная песня. Она пахла сталью и источала чувство отчаяния и утраты, которое разбухало у меня в груди по мере приближения к зданию, словно состоявшему из одних окон.

Рид поднимался по ступеням рядом со мной с нашим рюкзаком за плечами. Из аэропорта мы немедленно отправились сюда, и пусть полет длился недолго, его хватило, чтобы в клочья порвать мои растрепанные нервы.

– Уверен, с твоим отцом все хорошо, – в который раз убеждал меня Рид, когда мы переступили порог, и сжал мою вспотевшую от страха ладонь. В нос ударил запах холодного металла и средства для дезинфекции, и я услышала ту самую, внушающую ужас погребальную песню. Раздавалась она в виде приглушенных голосов, жалобных звуков и произносимых навзрыд слов.

Тяжело сглотнув, я обвела взглядом холл.

– Сюда, – произнес Рид и целенаправленно повел меня по коридорам к реанимационному отделению, как будто бывал тут уже десятки раз. В этой части больницы воздух казался еще тяжелее, насыщенный верой и надеждами ожидающих, к которым относилась и моя мать. Скорчившись, она сидела на стуле в по-спартански обставленной комнате ожидания и буравила взглядом пол.

– Мама! – воскликнула я и выпустила руку Рида. Потом подбежала к ней и, когда она встала, чтобы поздороваться со мной, я сделала то, чего не делала уже многие месяцы, а может, и годы: обняла ее и позволила себе найти утешение в этом объятии.

– Хорошо добралась? – спросила мама и погладила меня по волосам. Голос ее звучал непривычно тонко для моего слуха.

– Да, мы взяли такси от аэропорта.

– Мы? – Мама отпустила меня и наконец посмотрела в ту сторону, откуда я пришла. Там она заметила Рида, и на лбу у нее образовалась складочка, больше от удивления, чем от негодования.

– Мам, помнишь Рида?

Она кивнула:

– Молодой человек из антикварной лавки.

– Добрый день, миссис Эмрис, – сдержанно поздоровался Рид и шагнул к нам. Наш рюкзак он снял с плеча и положил на один из стульев. Рид выглядел напряженным, но я не могла определить, была ли причиной тому моя мать или больница. – Сочувствую тому, что произошло с вашим мужем.

Мама снова кивнула головой и скрестила руки на груди, как будто пытаясь опереться на саму себя. Она казалась такой бледной, словно годами не видела солнечного света.

– Спасибо, что сопровождал Фэллон.

Я нахмурила брови. Это реально? Моя мама сейчас поблагодарила Рида? Или я ослышалась?

– Ты уже что-нибудь узнала про папу? – все-таки задала я куда более важный вопрос. В животе возникло тянущее чувство.

– Да. – У нее вырвался вздох облегчения. – Доктор только что был здесь. Операция прошла успешно. Им удалось остановить все внутренние кровотечения и выпрямить ему ногу, но врачи все равно еще не могут сказать, когда он очнется. Теперь это зависит лишь от него.

Сглотнув ком в горле, я сражалась со вновь подступающими слезами.

– Но ведь он очнется, да?

– Очнется, – ответила мама так уверенно, что я засомневалась, правда это или она просто выдавала желаемое за действительное.

– А когда нам разрешат его увидеть?

– Уже можно. Я хотела дождаться тебя.

У меня тут же возникло ощущение, что меня вот-вот вырвет. Сейчас – это слишком рано. Я ожидала, что в моем распоряжении будет несколько минут, прежде чем я взгляну на неподвижного, раненого и изломленного папу на больничной койке. Но ни в коем случае я бы не стала ждать, упускать этот шанс и отправлять маму одну.

Словно почувствовав мою неловкость, Рид дотронулся до моей спины:

– Мне пойти с тобой?

– Только родственники, – сказала мама.

Я обернулась к Риду.

– Подождешь тут?

– Конечно. – Рид улыбнулся. – Тогда скоро увидимся.

– Спасибо! – Не раздумывая и не обращая внимания на маму, я потянулась вперед и поцеловала Рида. Как я вообще могла раньше без него жить? – До скорого!

– До скорого! – ответил он и подарил мне еще одну придающую храбрости улыбку. – Ты справишься.

«Надеюсь».

Не говоря ни слова, мама положила руку мне на плечо и повела из комнаты ожидания по широкому коридору, который производил впечатление гроба. Казалось, что я задыхалась, в груди росла чересчур знакомая тяжесть и давила на сердце.

Перед одной из многочисленных дверей, пронизывающих стены коридора, мы остановились. Мама открыла ее, и мы вошли в помещение, которое выглядело словно взятым из мира без красок. Все внутри белое, серое или металлически блестящее, от пола и до потолка. А посреди этой бесцветности лежал мой отец, подключенный к негромко пикающим машинам. Его кожа была бледной, испещренной голубоватыми венами. Ее покрывали бесчисленные царапины. Я заметила минимум три зашитые раны, а правый глаз налился синим и фиолетовым цветом и так заплыл, что, казалось, в любой момент мог лопнуть.

Носа коснулся сильный запах йода, и медленным шагом я приблизилась к кровати. Мама встала с противоположной стороны и взяла мужа за руку. Бережно переплела свои пальцы с его неподвижными и погладила папу по лбу. Он такой же холодный, каким выглядел? Или теплый благодаря машинам, поддерживающим в нем жизнь?

Мама начала полушепотом разговаривать с папой. Утешала его, ободряла и просила проснуться. Я слушала ее лишь краем уха, слишком поглощенная собственными мыслями и видом отца, который выглядел таким уязвимым и хрупким, как никогда прежде. Мне было больно смотреть на него в таком состоянии, и пусть он уже выдержал операцию, меня охватывало отчаяние. Хотелось услышать родной шепот магии. Но свой магический плащ я оставила в Эдинбурге, чтобы лишний раз не взвинчивать маму, а Джесс, к сожалению, еще не нашел ни одного артефакта, способного спасти папе жизнь.

Мы с мамой просидели у постели отца почти три часа. Периодически заглядывала медсестра, чтобы его проверить, а под конец пришла и команда врачей. Они рассказали нам об операции, папиных травмах и перспективах выздоровления, которые с момента маминого звонка несколько часов назад значительно улучшились. Нас отправили домой, чтобы принять душ и чего-нибудь поесть. Рид поехал с нами, и, оглушенная событиями последних часов, мама не задала ни единого вопроса, когда я расположилась в своей старой комнате вместе с Ридом.

– Мама наконец уснула, – заключила я и аккуратно прикрыла за собой дверь. Рид лежал в моей кровати, его джинсы были сложены на моем письменном столе. Очень странно вновь вернуться в свою комнату. С тех пор как взяла на себя руководство эдинбургским Архивом, я сюда больше не приезжала. Фэллон из тех времен казалась мне совершенно другим человеком.