Татьяна Филатова - Бабки

– Здравствуй, – услышал он, но не сразу смог разглядеть, кто перед ним находился.

– Я уже слышал твой голос раньше, – сказал он, – это санчасть?

– Эмм.. не совсем,– замешкалась Настя.

– Где я? – снова спросил он, пытаясь осмотреться вокруг. Настя, немного помявшись, сказала:

– Деревня Гобики.

Раненый парень чуть было не вскочил с места.

– Но здесь же немцы! – громко сказал он и тут же скорчил гримасу боли, потянувшись рукой к пояснице.

– Тихо, тихо, – попыталась его успокоить и уложить на место Настя, – тебе нельзя пока вставать.

– Но немцы! – поспорил он с ней.

– Здесь нет немцев… Мы не в самих Гобиках…

– «Ведьмина усадьба» – слыхал про такую? – раздался властный голос другой женщины. У двери стояла Ягарья Павловна.

– Не слыхал, – ответил парень.

– Теперь слыхал. Тебя Павлом звать?

– Максимов Павел Сергеевич.

– А я – Ягарья Павловна, а рядом с тобой дежурят Настасья Петровна и Татьяна.

Павел обернулся, взглянул на Настю, та улыбнулась ему.

– Меня подстрелили, – сказал он. – Я нес Федора Михайловича! – снова попытался вскочить он.

– Нет больше твоего Федора Михайловича, – сказала ему Ягарья, – лежи, не прыгай ты. Дотащил ты его до бани нашей, там он и помер. А тебя мы подлечим, не волнуйся.

– Вы достали пули?

– И пули достали, и раны зашили, и чего надо туда намазали тебе. Да ты не волнуйся, Павлуша, – ласково сказала Ягарья, – отдыхай, силы восстанавливай. Мы тебе покушать принесли. Ты мне только вот что расскажи… Много ли вас вблизи с нами? И как далеко отсюда вы с немцами любезностями обменивались?

– Я не знаю, – ответил парень, – я не знаю, сколько мы шли… Было темно и, сказать по правде, я заблудился. Шел просто для того, чтобы не останавливаться, знал: остановлюсь – смерть придет.

– Когда силы восстановишь, мы с тобой плотнее пообщаемся. Многое знать мне надо. Настя, – обратилась Павловна к девушке, – поди поешь да отдохни, а с бойцом нашим Маруся побудет и накормит его.

– Но я не устала! – возразила Настя. – Я могу и сама.

– Анастасия Петровна, – строго сказала Ягарья, – извольте пройти на кухню. Таня тоже. А ты, Павлуша, не скучай. Сейчас наша Маруся о тебе позаботится, накормит тебя.

Пока Настя пальто надевала, Павловна стояла у порога и ждала ее. Таня же пошла на свою койку отдыхать. С укором взглянула Настя на Ягарью, когда проходила мимо нее к выходу.

– Не серчай, Настасья, – сказала ей Павловна, когда они вышли на улицу, – о тебе беспокоюсь. Думаешь, я не заметила, как ты на Пашку того смотришь? А раз я заметила, то и все остальные тоже.

Настя молчала.

– В другое время я бы слова не сказала, – продолжила Ягарья, – и другой девице… Но не тебе.

– Думаешь, я такая же, как мать моя? – спросила Настя.

– Не думаю, а знаю. Уж больно вы с ней схожи. А даже если не такая, как Ольга была, то батюшка твой чем отличался? Нет ничего зазорного в том, что человеку хочется семейного очага. Но не нам, Настасья, не нам, пойми.

– Рано об очаге говорить, Ягарья Павловна…

– А потом поздно будет, – отрезала Ягарья. – Ты девушка прямая, не особо скромная. И это хорошо. Лучше так, чем обманывать меня, а в мечтах своих строить планы на будущее. Но нет у тебя с ним будущего. И быть не может. Или сама сгинешь, или его погубишь. К тому же время сейчас не спокойное. Не до любви.

– Ты запретишь мне ухаживать за ним?

– Нет. У нас хоть и не такое поселение, как Гобики или любая другая деревня, но и не монастырь. Все вы здесь свободны и вправе выбирать, как жить дальше. Я не могу от тебя требовать, чтобы ты принесла в жертву себя, как женщину. Как это сделала я… Но, Настенька, – Ягарья остановилась, встала напротив Насти и положила руки на ее плечи, – ты очень сильная и умная девушка, ты образованная и, кто знает, может тебе суждено встать после меня…

– Ты что-то знаешь? – спросила девушка.

– Нет, но чувствую, – честно ответила Ягарья. – Не все наши войну переживут. И это неудивительно. И бояться этого не надо. Люди русские гибнут каждую минуту. Смерть, как огромная черная птица, нависла над всей Россией, над всем Советским Союзом, над Родиной нашей… И все, кто под тень ее крыл попадает, умирает… Чего уж там: наши несколько домов – ничто в сравнении с городами, которым куда тяжелее приходится. Баба Феня еще несколько лет назад сказала мне, что мой любимый Санкт-Петербург, что нынче Ленинградом зовется, будет медленно умирать с голоду. Тогда я подумала, что Филипповна на старости лет из ума стала выживать, а теперь вижу, что из ума я выжила, раз не поверила ей. Да и вообще, не дай Бог ведьме сильной из ума выжить: не далеко и до греха, – Ягарья натянуто улыбнулась. – Но речь не о том. Настя. Ты девка серьезная, поэтому слушай меня, не спорь и мотай на ус. Когда не станет меня, – Настя хотела было возразить, но Ягарья остановила ее поднятой рукой, – когда не станет меня, – повторила она, – пока война идет, ничего не меняй. Может, Степановна будет возмущаться, может еще кто. Никитичну я предупредила. Пойдут разговоры о том, что ты здесь недавно, а они – всю жизнь, почитай. Но стой на своем, не слушай никого. Сплетни будут, болтовня будет, на то мы и бабы. Справишься. А вот насчет Павла… Тут, девка, будь осторожна. К тому же имей ввиду, сейчас все девчата на него глаз положат. Невидаль! – Ягарья рассмеялась. – Вон, Машка, дочь Антонины, всего двенадцать лет отроду, а уже на Ванюшу нашего поглядывает. Мужчины здесь – в диковинку. Но не к добру…

– Я тебя услышала, Ягарья Павловна, – сказала Настя, – спасибо за заботу и доверие. Спорить и возражать не буду ни в чем, все приму во внимание. Но ты же знаешь, что все равно делать буду по-своему, правда?

– Правда, – согласилась Павловна, – потому и хочу, чтобы ты встала после меня.

Суетились все в усадьбе, предчувствие нехорошее, что у Ягарьи было, и на остальных переложилось. Каждая знала, что что-то грядет неладное. А чего дивиться? Время не спокойное. Война.

Настя ухаживала за Павлом, который медленно, но шел на поправку, не без Татьяниной помощи. Притягивало ее к парню, словно это он чарами обладал, а не она. Когда боли у него сильные были, сон на него глубокий наводила, а сама сидела рядышком часами и книги читала, благо их у Павловны была полная библиотека.

Ваня во всем помогал, да и сам частенько наедине с раненым оставался: все расспрашивал его о войне да о деле партизан. А Настя в то время с Сашей маленьким играла, учила его карандаш в руке держать.

Прошло с полмесяца, когда Настя поняла окончательно, что не хочет и не может отпускать Пашу. Полюбила она его крепко. Не знала, любил ли он ее, но она этого желала всем сердцем. Рассказал ей Павел о жизни своей, о том, что жил под Брянском в маленькой деревушке вместе с матерью и тремя младшими сестрами. Батька его помер аккурат перед началом войны, так что парню надо было не о своей жизни думать, а о матери да о сестрах, которые теперь под руководством немцев проклятых живут.