Виктория Авеярд - Стеклянный меч [litres]

– Если хочешь знать, у Кэмерон стало получаться лучше.

– Да? – Голос Кэла гулко отзывается в груди и вибрирует во мне. – Поэтому ты здесь, вместо того чтобы заниматься с ней?

– Девочке надо перекусить, Кэл. Она – не кусок Молчаливого камня.

Он шипит, продолжая гневно смотреть на план Корроса.

– Не напоминай.

– Он только в камерах, Кэл, а не по всей тюрьме, – говорю я.

Надеюсь, принц меня услышит и соберется с силами настолько, чтобы выйти из этого странного состояния.

– С нами ничего плохого не случится, если только никто нас не запрет.

– Скажи это Килорну. – К моей досаде, Кэл усмехается собственной шутке, совсем как мальчишка.

А мы нуждаемся в бойце.

Он сильнее сжимает мое колено. Не до боли, но достаточно, чтобы в мыслях у него прояснело.

– Кэл? – Я смахиваю его руку, как паука. – Что с тобой такое?

Наконец он вскидывает голову и смотрит на меня. Он еще улыбается, но в его глазах нет ни на йоту веселья. Что-то мрачное заволакивает их, превращая Кэла в человека, которого я не знаю. Даже в Чаше Костей, перед тем как родной брат произнес ему смертный приговор, Кэл не был таким. Он был напуган, растерян – не принц, а преступник, – но оставался Кэлом. Тому человеку я могла доверять. Но теперь? Этот смеющийся парень с блудливыми руками и безнадежным взглядом – кто он такой?

– Хочешь список? – спрашивает Кэл, ухмыляясь еще шире, и что-то во мне щелкает.

Я бью его кулаком в плечо. Он массивен, но по инерции откидывается назад, застав меня врасплох. Мы вместе валимся на земляной пол. Кэл глухо стукается головой и рычит от боли. Когда он пытается встать, я нажимаю, надежно удерживая его под собой.

– Ты никуда не пойдешь, пока не опомнишься.

К моему удивлению, Кэл просто жмет плечами. Даже подмигивает.

– Это, по-твоему, стимул?

– Тьфу ты.

Некогда знатные дамы Норты упали бы в обморок, если бы принц Тиберий им подмигнул. А теперь меня просто тошнит, и я бью его еще раз, в живот. По крайней мере, у Кэла хватает ума молчать, и подмигивать он тоже, к счастью, перестает.

– А теперь объясни, в чем проблема.

То, что началось как ухмылка, превращается в оскал. Кэл откидывает голову назад. Он хмурит лоб и глядит в потолок. «Лучше так, чем валять дурака».

– Кэл, с нами в Коррос летят одиннадцать человек. Одиннадцать.

Он стискивает зубы. Кэл понимает, на что я намекаю. Одиннадцать человек, которые погибнут, если мы не справимся, и бесчисленные заключенные в Корросе – если мы их бросим.

– Мне тоже страшно. – Мой голос дрожит сильнее, чем хотелось бы. – Я не хочу подводить их, не хочу, чтобы они пострадали.

И вновь его рука нащупывает мою ногу. Но прикосновение Кэла не настойчиво, не назойливо. Это напоминание. «Я здесь».

– Но главное… – на острой грани правды у меня перехватывает дыхание, – я боюсь за себя. Я боюсь сонара, боюсь боли. Боюсь того, что сделает Элара, если я попадусь. Я знаю, что для нее я ценнее многих остальных, из-за того, что сделала и что МОГУ сделать. Мои лицо и имя имеют не меньше силы, чем моя молния, и поэтому я важна. Я – дорогая добыча.

«И поэтому я одинока».

– Мне очень неприятно об этом думать, но я все равно думаю.

Сначала чуть не сорвался Кэл, а теперь я. Однажды, темной ночью, я поделилась с ним своими секретами – на дороге, жарко нагретой летним солнцем. Я была девчонкой, которая залезла к нему в карман. А теперь впереди маячит зима, и я – человек, который украл его жизнь.

Самый страшный из моих секретов не дает мне покоя, бьется в голове, как птица в клетке, стучится о зубы, просясь на волю.

– Я скучаю по нему, – шепотом говорю я, не в силах выдержать взгляд Кэла. – Скучаю по тому, каким он казался.

Рука, лежащая у меня на колене, сжимается в кулак, и от нее распространяется жар. Кэл в гневе. Его нетрудно понять, и это приятное разнообразие после долгой лжи.

– Я тоже по нему скучаю.

Необыкновенно удивленная, я взглядываю на Кэла.

– Не знаю, что должно случиться, чтобы я простил его. Может, нужно признать, что он не всегда был таким, что в этом виновата Элара. Или что он просто родился чудовищем.

– Так не бывает.

«И очень жаль. Тогда было бы проще ненавидеть некоторых людей, проще убить их и забыть мертвые лица».

– И Мэйвен – не исключение.

Не успев задуматься, я ложусь. Мое сердце – напротив сердца Кэла. Они бьются в такт: мы оба вспоминаем о мальчике с острым языком и голубыми глазами. Умном, одиноком, полном сострадания. Мы никогда его больше не увидим.

– Надо забыть, – говорю я, уткнувшись Кэлу в шею. – Даже если для этого придется убить его.

– Если он в Корросе…

– Я справлюсь, Кэл. Если ты не сможешь.

Он молчит целую вечность – на самом деле, не больше минуты, но я за это время почти засыпаю. Тепло Кэла приятнее самой уютной постели во дворце.

– Если он в Корросе, я за себя не поручусь, – наконец говорит он. – Я обрушу на него всю свою мощь – на него и на Элару. А она обратит мой гнев на тебя. Она заставит меня расправиться с тобой, точь-в-точь как заставила…

Мои пальцы касаются губ Кэла и мешают договорить. Эти слова причиняют ему столько боли. Перед собой я вижу человека, которым движет только месть и у которого нет сердца, кроме того, что я разбила. Еще одно чудовище, которое ждет возможности принять свой истинный облик.

– Я не позволю, – говорю я, отгоняя наши сокровенные страхи.

Кэл мне не верит. Я вижу это во тьме, которая царит в его глазах. Жуткая пустота грозит вернуться.

– Мы не умрем, Кэл. Для этого мы слишком далеко зашли.

Он безрадостно смеется, и мне становится больно. Кэл ласково отводит мои руки, но не выпускает их.

– Знаешь, сколько людей, которых я люблю, мертвы?

Он наверняка чувствует биение моего пульса. Я слишком близко, чтобы скрыть боль, которую испытываю. Кэл буквально смеется над моей жалостью.

– Их нет. Она их всех убила.

«Королева Элара».

– Она убивает людей и стирает память о них.

Другой предположил бы, что Кэл думает об отце или о брате, во всяком случае об образе брата. Но я-то знаю, о ком речь.

– Кориана, – негромко произношу я.

Мать Кэла. Сестра Джулиана. Поющая королева.

Кэл не помнит матери, но скорбит по ней.

– Вот почему я так любил Океанский Холм. Это был ее дворец. Отец подарил его маме.

Я моргаю, пытаясь отогнать кошмар, случившийся в Причальной гавани, и припомнить, как выглядел дворец во время побоище. Смутно и медленно передо мной встает убранство комнат. Золотой цвет. Желтый. Цвет старой бумаги и одежд Джулиана. Цвет Дома Джейкоса.

Вот почему Кэл так грустил, вот почему не мог сжечь знамя. Ее знамя.

Я не знаю, каково быть сиротой. У меня всегда были мать и отец. Я не сознавала всей меры своего счастья, пока мы не расстались. Нехорошо скучать по ним в такую минуту: ведь они в безопасности, а родители Кэла мертвы. И сильнее, чем когда-либо, я ненавижу холод внутри себя и эгоистический страх одиночества. Из нас двоих Кэл – самый одинокий.