Виктория Авеярд - Шторм войны [litres]

Дождь постепенно прекращается, и я немного успокаиваюсь. Меня по-прежнему тревожит грядущее, но я рада, что наш план обретает форму. Если верных Мэйвену удастся привлечь на нашу сторону, Тиберий понесет большой урон. Он будет терять союзников одного за другим. Оказаться в одиночестве на троне – незавидное положение.

Мэйвен тоже был один, и неважно, сколько советников и придворных его окружало. Я рада, что он никогда не заставлял меня делить с ним одиночество, во всяком случае сверх необходимого. При жизни он внушал мне страх. Его было невозможно предсказать. Я никогда не знала, что он скажет или сделает, и вечно жила на грани. Я только теперь начала наверстывать часы, которые провела без сна во дворце, который присутствие чудовищного короля делало на редкость неуютным.

– Я удивлена, что Мэйвена не казнили публично, – вслух размышляю я, понизив голос. – Интересно, как это было сделано.

Я вновь вижу Мэйвена, слабо отбивающегося от наших стражей. Он этого не предвидел. «Меня тоже невозможно предугадать».

Сестра погружает ложку в рагу – не ест, а просто гоняет содержимое тарелки туда-сюда. Хлюпанье нарушает тишину.

– Что такое, Тиора? – спрашивает мама, которая все понимает.

Тиора медлит, но недолго.

– По этому поводу есть разные мнения, – говорит она. – Мэйвена не видели и ничего не слышали о нем с тех самых пор, как его отвезли во дворец в Причальной Гавани.

Я пожимаю плечами.

– Потому что он мертв.

Тиора не смотрит на меня. Не может.

– Наши агенты в этом сомневаются.

Хотя в комнате тепло, я ощущаю в груди внезапный холод. Сглатываю, стараясь осмыслить услышанное – и подавить страх, который грозит вернуться. «Не трусь. Он далеко, он заключен в тюрьму, если не мертв. Это уже не твоя проблема».

Мама не разделяет мой ужас. Она лишь негодует.

– Зачем сохранять ему жизнь? Клянусь, братья Калоры пытаются превзойти друг друга в идиотизме.

Нельзя терять голову. Я заговариваю – хотя бы для того, чтобы скрыть тревогу:

– Возможно, старший брат не в состоянии его казнить. Он, кажется, мягкосердечен.

«Несомненно. Раз уж он позволяет Красной девчонке вертеть собой».

Тиора негромко произносит:

– Ходят слухи, что Мэйвена там нет.

Королева Озерного края бледнеет.

– А где он?

Есть разные варианты, и я быстро их перебираю. Разумеется, среди них есть наиболее очевидный. И самый страшный для девочки-молнии. Я, по крайней мере, спаслась от Мэйвена Калора. А она, похоже, не может.

– Я подозреваю Дэвидсона, – говорю я. – Мэйвен в руках новокровок и Алой гвардии. В Монфоре, с Мэрой Бэрроу.

Тиора задумчиво кивает.

– Значит, когда Красные покинули Гавань…

– Он ценный заложник, – продолжаю я. – Пока Мэйвен жив, власть Тиберия под угрозой. Знать может быть по-прежнему верна его брату.

Мама смотрит на меня как на советника, не как на дочь. Взволнованная, я невольно сажусь прямее, расправляю спину, вытягиваюсь в полный рост.

– Ты так думаешь? – спрашивает мама.

Я взвешиваю то, что мне известно о Норте и ее аристократии.

– Полагаю, Серебряным Домам просто нужен повод не поддерживать Тиберия. Оставить страну в прежнем состоянии.

Мать и Тиора – королева и будущая королева – в молчании наблюдают за мной.

Я вздергиваю подбородок.

– И мы дадим им такой повод.

Мы достигаем Асцендента ночью и скользим среди гор почти в полной темноте. Я стараюсь не представлять себе, каково это – разбиться о склон. Но пилоты опытны, они легко сажают наш самолет на высокогорном аэродроме. Остальные монфорские самолеты, а также транспорты, везущие солдат, остались внизу, на равнине. Одним бойцам придется подниматься к городу по Ястребиной тропе, другим – расходиться по своим постам тайными дорогами, которыми покрыт весь Монфор. Страна подготовится к обороне и укрепит границы на тот маловероятный случай, если вдруг Озерные решат обрушить свою мощь на горы. Или подстрекнут к нападению рейдеров и лордов Прерии.

Фарли, Дэвидсон, их спутники и я добираемся до города в молчании, шагая по ступенькам в мерцающем свете звезд. По пути я смотрю на небо, вспоминая названия созвездий. Не желаю думать ни об одном из братьев Калоров. Ни о том, кого мы оставили в Норте, ни о том, кто идет с нами, закованный в цепи, под прицелом ружья. Время от времени он принимается болтать, расспрашивает о Монфоре. Никто не отвечает, и его голос постепенно замирает, превращаясь в ничто. Прежде чем мы доходим до дома премьера, Мэйвена уводят по другой лестнице в окружении целой толпы охранников. Монфор не станет рисковать потерей еще одного заложника. И обращаться с Мэйвеном будут не так ласково, как с детьми Бракена. Его отведут в тюрьму под главными казармами Асцендента. Он удаляется, и я стараюсь не смотреть ему вслед. Мэйвен не оборачивается.

Фарли обгоняет всех, даже длинноногого Килорна. Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться, что она думает о дочери, которая осталась здесь, вместе с моими родными.

Дэвидсон догадался послать весть вперед, и его величественное жилище все светится, когда мы подходим, – многочисленные окна и балконы озарены теплым светом ламп и свечей. У подъезда маячат знакомые силуэты. Моя мама передает Фарли Клару – девочка сонно улыбается, когда та поднимает ее над головой. Краем глаза я замечаю, как Дэвидсон обнимает Кармадона, – тут же сама попадаю в мамины объятья. Она крепко стискивает мои плечи, а потом с глубоким вздохом прижимает меня к груди. Я расслабляюсь, как бывает только в кругу семьи, и родные ведут нас в комнаты.

Наша встреча, как всегда, полна нежности, пусть разлуки и вошли в привычку. Я уезжаю, сталкиваюсь со смертью и, вопреки всему, возвращаюсь целой и невредимой. Я знаю, что родители посадили бы меня на привязь, если бы только могли. Если бы полагали, что это поможет. Но они позволяют мне самой принимать решения – и, кроме того, я новокровка. Девочка-молния. Они не в состоянии меня удержать. Как бы я ни хотела остаться, желание двигаться дальше, продолжать борьбу неизменно пересиливает.

Фарли, измученно улыбаясь, исчезает у себя в комнате, с Кларой на руках. Никто ей не мешает. Фарли нужно побыть наедине с дочерью, и мы ее не удерживаем.

Моя семья собирается на выложенной плиткой террасе, на которой стало гораздо больше цветов, чем я помню. Трами не терял времени даром.

– Они прекрасны, – говорю я, указывая на очаровательную россыпь белых бутонов над перилами.

Застенчиво улыбнувшись, он опускается в кресло, а Гиза пристраивается на подлокотнике. Я плюхаюсь рядом, довольствуясь мягкой подушкой на полу.

– Мне мама помогала, – отвечает Трами.

Та помахивает рукой. Волосы у нее распущены. За много лет я привыкла к маминым косам и аккуратным пучкам – чтобы волосы не лезли в лицо. Несмотря на седину, с распущенными волосами мама выглядит моложе.