Виктория Авеярд - Алая королева [litres]

– И куда же?

– На фронт, конечно. Их зачислят в какой-нибудь проблемный взвод, где капитан ранен или неспособен командовать, или солдаты с дурным нравом. Таких обычно первыми бросают в атаку.

Судя по мрачному виду, Мэйвен видел это собственными глазами.

– И они первыми погибают.

Он серьезно кивает.

– А Лукас? Я не видела его с ночи…

– Не беспокойся, он едет с Домом Самоса, со своими родными. После вчерашней стрельбы все на взводе, даже Высшие Дома.

Меня охватывают облегчение и грусть. Я уже скучаю по Лукасу, однако приятно знать, что он в безопасности и далеко от пронизывающего взгляда Элары.

Мэйвен прикусывает губу. Вид у него подавленный.

– Но это ненадолго. Начинают появляться ответы.

– В смысле?

– В камере нашли кровь. Красную кровь.

Моя рана исцелилась, но воспоминание о боли осталось.

– И что?

– Если кому-то из твоих друзей не повезло и его ранили, это скоро выяснится. База крови сделает свое дело.

– База крови?

– Ну да, база данных. У каждого Красного, родившегося в пределах ста миль, при рождении берут образец крови. Изначально это стали делать, чтобы понять, в чем именно заключается разница между нами, а потом поняли, что нашли дополнительный способ набросить на вас удавку. В больших городах у Красных нет удостоверений личности, зато есть кровяные чипы. Их сверяют у ворот всякий раз, когда Красные приходят и уходят. Помечают, как животных.

Я вспоминаю старые документы, которые король швырнул мне в тот день в тронном зале. Мое имя, фотография, пятнышко крови…

Моя кровь. У них есть моя кровь.

– И они… они могут выяснить, чья это кровь? Вот так просто?

– Для этого нужно некоторое время, примерно неделя, кажется, так.

Взгляд Мэйвена падает на мои трясущиеся руки, и он накрывает их своими, впуская тепло в мое внезапно похолодевшее тело.

– Мэра?

– Страж меня ранил, – шепчу я. – Они нашли мою кровь.

И тут руки Мэйвена становятся такими же ледяными.

Обычно у него столько остроумных идей, но на это Мэйвену нечего ответить. Он молча смотрит на меня, дыша коротко и испуганно. Точно так же выгляжу я сама всякий раз, когда вынуждена с кем-либо проститься.

– Плохо, что мы не можем остаться здесь подольше, – негромко говорю я, глядя на реку. – Я бы предпочла умереть поближе к дому.

Очередной порыв ветра рассыпает мои волосы по лицу, но Мэйвен отводит их и с пугающим жаром притягивает меня ближе.

Его поцелуй вовсе не похож на поцелуй брата. У Мэйвена больше отчаяния; похоже, он и сам удивился своему порыву. Он знает, что я тону, как камень, брошенный в воду. И хочет утонуть вместе со мной.

– Я всё улажу, – бормочет он, касаясь моих губ. Я никогда еще не видела, чтобы глаза у него были такими яркими и пронзительными. – Я не позволю им навредить тебе. Даю слово.

Как же я хочу ему верить.

– Мэйвен, ты не можешь уладить всё на свете.

– Ты права, я – не могу, – отвечает он дрогнувшим голосом. – Но я способен убедить того, кто обладает большей властью.

– Кого же?

Температура вокруг нас повышается, и Мэйвен отступает, стиснув зубы. Судя по тому, как вспыхивают его глаза, я ожидаю, что он сейчас набросится на человека, который нам помешал. Я не оборачиваюсь, в основном потому что не чую собственных рук и ног. Я онемела, хотя мои губы еще покалывает от недавнего поцелуя. Не знаю, в чем дело. И не понимаю, что чувствую.

– Королева требует вашего присутствия на смотровой палубе, – голос Кэла напоминает скрежет камней. Он говорит почти сердито, однако взгляд его бронзовых глаз печален, даже подавлен. – Мы проезжаем Подпоры, Мэра.

Да, местность мне знакома. Я узнаю это скрюченное дерево, этот отрезок берега. Звуки пил и шум падающих стволов ни с чем нельзя спутать. Тут мой дом. Ощутив сильнейшую боль, я заставляю себя оторваться от перил и посмотреть на Кэла, который как будто о чем-то переговаривается с братом без слов.

– Спасибо, Кэл, – произношу я, всё еще пытаясь как-то осмыслить поцелуй Мэйвена и, разумеется, свой неминуемый рок.

Кэл отходит – его обычно прямая спина ссутулена. При каждом шаге меня пронзает ощущение вины – я вспоминаю наш танец и наш поцелуй. Я всем причиняю боль, особенно себе.

Мэйвен смотрит вслед отступающему брату.

– Он не любит проигрывать. И… – он понижает голос и наклоняется так близко ко мне, что я вижу в его глазах крохотные серебряные крапинки, – и я тоже не люблю. Я не потеряю тебя, Мэра. Просто не могу.

– Ты никогда меня не потеряешь.

Еще одна ложь, и мы оба это знаем.

Смотровая палуба возвышается на носу корабля. Она защищена стеклом, которое тянется от одного борта до другого. Коричневые силуэты на берегу реки становятся отчетливее, из-за деревьев показывается холм с ареной. Мы слишком далеко от берега, чтобы разглядеть людей, но свой дом я узнаю немедленно. На крыльце, как всегда, развевается старый флаг с тремя вышитыми красными звездами. Одна перечеркнута черной полосой – в память о Шейде. «Шейда казнили. Звезду положено спороть вовсе». Но родители этого не сделали. Они бунтуют на свой лад и хранят память о нем.

Я хочу показать Мэйвену свой дом, рассказать ему про деревню. Я видела, как живет он – пусть теперь поглядит, что представляла собой моя жизнь. Но на палубе тишина – все смотрят на деревню, к которой мы приближаемся. «Местным на вас плевать, – хочется крикнуть мне. – Только дураки будут стоять на берегу. Только дураки тратят время на то, чтобы поглазеть на Серебряных».

Но лодка движется дальше, и я начинаю подозревать, что моя деревня состоит из дураков. На берегу, судя по всему, толпится двухтысячное население целиком. Некоторые зашли по щиколотку в воду. Издалека все выглядят одинаково. Выгоревшие волосы, старая одежда, покрытая пятнами кожа, усталые, голодные лица… раньше я и сама была такой.

И они злы. Даже стоя на палубе, я ощущаю их гнев. Они не аплодируют, не выкрикивают наши имена. Никто не машет. Никто даже не улыбается.

– Что это? – негромко спрашиваю я, не ожидая ответа.

Но королева отвечает с огромным удовольствием:

– Жаль тратить время и плыть по реке, когда никто не смотрит. Мы всё уладили.

Видимо, это очередная обязательная повинность, как присутствие на Боях, как выслушивание королевских речей. Охранники стащили больных стариков с постели, оторвали утомленных работников от дела и заставили смотреть на нас.

Где-то на берегу щелкает кнут, и сразу же раздается женский крик.

– Стой ровней! – разносится над толпой.

Никто не отводит глаз, все смотрят прямо перед собой, так что я даже не могу понять, где произошел инцидент. «Что случилось, почему они стали такими покорными? В чем дело?»

От слез у меня щиплет глаза. Еще несколько раз щелкает кнут, плачут дети, но никто на берегу не протестует. Я внезапно оказываюсь на самом краю палубы, словно желая пробиться через стекло.