Агаша Колч - Немая [СИ]

— Не буду! — решительно пообещала я. — Буду с дедом из дома выходить и с ним же домой возвращаться.

Путь чародея в Академию и обратно проходил мимо здания ателье. Поначалу, когда мы сюда переехали, Осей по дороге со службы заходил за мной, но я каждый раз говорила, что ещё немного поработаю. Со временем старик стал проходить мимо, даже в витрину не заглядывал. «А сегодня буду его караулить», — дала себе обещание я и, перешагнув порог мастерской, с головой погрузилась в рабочий процесс.

Ружена, помимо обязанностей продавца, выполняла ещё и работу администратора. Записывала визиты клиенток на определённый нами час. Раньше бывало такое, что боярышня, гуляя мимо, вдруг надумывала заказать себе наряд. Решила — сделала, зашла в ателье, а мастерицы заняты с другой клиенткой. Ждать? Да я такая-то растакая, мой род родовитее рода этой выскочки, вокруг которой вы сейчас вертитесь. Быстро все сюда, я сказала! Очень в таких случаях помогал ярлык царицы Анны. Доставала я его из ларца заветного, цепляла на платье форменное и шла успокаивать Капризу Капризную. Часто даже слова не нужны были: один вид медальона приводил скандалисток в трепет, и они соглашались с моими условиями. Теперь без предварительной записи могли приехать только за покупками.

К вечеру, чтобы не пропустить Осея, спустилась в салон, взяла книгу записей и присела за стол поближе к окну. Хотелось посмотреть, сколько клиенток у нас завтра будет. Сегодня всего-то четверо пожаловали, на завтра и вовсе одна клетка с трёх до четырёх часов пополудни была занята боярыней Судомировой с дочерями. Затишье перед бурей.

Дуняшу Боянка уже домой забрала, значит, придётся писать. «Ружена, передай Екатерине, чтобы она к утру список тех заказчиц составила, что собирались на Весеннее гуляние наряды шить. Завтра им записки отправим, что время для них зарезервировали. Думаю, это их поторопит», — выписываю на досочке. Отдаю записку и вижу сквозь витринное стекло на противоположной стороне улицы сутулую фигуру в чёрной чародейской мантии. Осей идёт домой. На ходу, не глядя в зеркало, набрасываю душегрею и шапочку на голове пристраиваю. На прощание машу рукой продавщице и выскакиваю на улицу.

Ранний весенний вечер. Солнышко уже скрылось за крышами, воздух от закатных лучей кажется прозрачно-розовым, сладким. Хочется губы облизать, чтобы ощутить его леденцовый вкус. Прохожих на улице почти нет, и площадь опустела. Горожане по домам разошлись, и, разгоняя сумрак, то тут, то там разными оттенками загораются окна: теплый жёлтый, где свечами жилище освещают, жемчужный белый, где магические светильники есть, едва заметный синий — где лампаду воскурили для вечерней молитвы. Машинально примечая признаки наступившего вечера и придерживая юбку, чтобы не путала ноги, бегу через дорогу следом за стариком.

Действительно ведь стариком стал Осей, думаю на бегу. Как-то быстро сдал дед, а я и не заметила. Чародей, заслышав торопливые шаги за спиной, останавливается. И настороженно поворачивается лицом ко мне. Замечаю, как заготовленный файерболл мгновенно исчезает с ладони, как только дед узнаёт меня.

— Даша, что случилось? — заглядывает мне в глаза опекун, тревожно ожидая ответа.

— Ничего! — мысленно отвечаю я, беря его под локоть. — Соскучилась, поговорить хотела.

— О чём? — старик всё ещё встревожен.

— Прости меня, дедушка!

Осей удивлённо останавливается:

— За что, стрекозка?

— За бездушие моё. Совсем я тебя бросила на попечение домового. Бегаю, суечусь, делами мастерской занимаюсь, а спросить, как у тебя здоровье, не надо ли чего, времени не выберу. Мне правда очень-очень стыдно. Вела я себя так не со зла, а по легкомыслию.

Как жаль, что не могу это вслух сказать, с интонациями. Не знаю, как мои мысли звучат в головах у тех, кто может меня «слышать», очень надеюсь, что не механическим лязгом.

— Послушай, что я тебе скажу, стрекозка, — погладил меня по руке, лежащей на сгибе его локтя. — Нет у меня права осуждать — сам таким был. Сутками в Академии проводил. То со студиозусами дополнительно занимался, то у артефактеров в лабораториях пропадал, и не задумывался, что матушка одна меня дома ждёт. Возвращался за полночь, а то и вовсе ночевать не приходил. Поэтому не в обиде на тебя. Всё, что мы в мир выпускаем — возвращается к нам многократно усиленное. Но ты мудрее меня, дитя. Я не успел сказать матушке, как благодарен ей за всё, что она для меня сделала. Теперь жалею. А тебе не о чём будет жалеть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И замолчал надолго. Так в молчании мы и дошли до дома.

— Дед, а чего ты боишься? — допивая отвар, мысленно задала вопрос, терзавший меня с той минуты, как я увидела в ладонях чародея светящийся шарик, которым легко убить несколько человек разом.

— Чего мне бояться? — чересчур беззаботно ответил Осей. И через секунду уже немного другим тоном: — Стар я уже, чтобы бояться. Одно желание, пусть у вас с Ерофеем всё сладится по добру.

Поняла, что не хочет откровенничать старик, а я не вправе настаивать.

С того дня так и повелось — из дома вместе выходили и возвращались тоже вместе. По дороге или молчали каждый о своём, или чародей мне рассказывал что-то интересное о городе, о земле южнорусской, о степняках, быт и традиции которых он изучал большую часть жизни. Нам хорошо было идти рядом, чувствовать тепло друг друга и знать, что есть в мире родной человек.

— Даша, я съезжу в лавку Саввы Первушича? Отрок вчера прибегал от него, сказывал, что новые ткани привезли. Посмотрю, может, что интересного есть. — Екатерина старательно прятала глаза, разглаживая завернувшийся уголок бархата в альбоме с образцами тяжёлых тканей. Тех, что мы предлагаем на душегреи и зимние наряды. Ушки моей помощницы алели от смущения. Она купчиха — ложь в их сословии за грех тяжкий почитается.

«Люб он тебе, Катя?» — пишу на досочке.

Подруга вспыхивает ещё сильнее и мелко кивает, стараясь смахнуть слезинку смущения с ресниц. Ничего удивительного в том, что купец нравится Екатерине, нет. Интересный мужчина лет тридцати, успешен в торговле и внешне хорош: высокий, крепкий, русые волосы и ухоженная бородка крупными волнами золотятся, открытый взгляд темно-серых глаз приветлив, улыбается охотно.

Вернее, раньше улыбался. Три месяца назад в послеродовой горячке за два дня сгорела жена купца, оставив его с сынишкой пятилетним и новорожденной дочуркой. Какая уж тут радость? Катя моя и раньше на купца засматривалась, но без надежд и притязаний. А как узнала, что Сава овдовел, то осмелела, в лавку к нему наезжать стала. Со всей скромностью и приличием, исключительно по делу. Но вода камень точит. «Пусть бы сложилось у них по добру жизнь!» — вознесла я молитву светлым богам.