Алексей Кондратенко - Катрина: Реквием ангела, исповедь демона

Как и сотни предшествующих тел.

— Мы отбудем завтра с заходом солнца, — сообщил Зан. — В Белграде ждут дела.

— Стало быть, в следующий раз свидимся лишь на Поминальном балу?

— Видимо так.

Виктор отозвался с любезной предупредительностью:

— Тогда позволь позвать вас омыть вашу дорогу на празднестве! Я позабочусь, чтобы его устроили нам в одном из здешних мест для увеселений.

Катрина, вышедшая вскоре из гостевой спальни, встретила Виктора на лестнице, когда спускалась. Облокотившись на перила, лорд-маршал Ворман ждал её внизу.

— Как ты? Накануне у тебя был трудный день.

— Вполне сносно.

— Хочу принести извинения, если назойливые расспросы моих подданных побеспокоили тебя вчера.

— Не стоит. Всё хорошо.

Виктор повел рукой вниз, на первый этаж, предлагая Катрине продолжить спускаться, и они зашагали по лестнице.

— Полагаю, ты голодна?

— Если предлагаешь, я не откажусь.

Они сошли в холл, где шуршащие, барабанящие звуки непогоды сделались громче. Виктор и наемница завернули за лестницу и направились по узкому коридору, который на две — три ступени время от времени спускался всё ниже. Они остановились возле двери в его конце. Металлические прутья крепко оплетали тяжелую древесину. Засов и тяжелый замок надежно запирали дверь. Ещё одна такая же дверь вела в этот подвал из кухни.

Виктор снял с крюка в стене связку из четырнадцати старых ключей и отпер замок. Толкнул тяжелую дверь, и та отворилась в темноту.

Здесь можно было разглядеть лишь несколько грубых ступенек растрескавшейся каменной лестницы без перил. Тут же с промозглым воем и мерзким сырым запахом подул сквозняк.

Лорд-маршал любезным жестом пригласил Катрину войти первой и сам последовал за своей гостьей.

Дверь он оставил открытой.

Виктор и Катрина оказались в просторном подземном холле. Стены и пол выложены из камня. Отсюда в разные части дома вели узкие тоннели. А рядом с лестницей проходил просторный коридор по обе стороны с чем-то вроде тюремных камер площадью около семи квадратных метров каждая. Их было тринадцать. Девять вдоль стены, одна сзади, ещё три в глубине подвала возле узкой арки окошка под потолком, через которое сюда заливалась дождевая вода.

Толстые решетки клеток были выкованы из неровных квадратных прутьев метала. Работа была грубой, ещё времен Восточной Пруссии. Очень крепкая ковка, возможно, ничем не уступающая современным конструкциям. О такие решетки немудрено порезать руки.

Камеры между собой разделяли каменные перегородки. Место это производило весьма тягостное впечатление. Здесь стены пропитал ужас смерти. Казалось, всё хорошее и светлое, что есть в этом мире, отступало далеко отсюда.

В камерах явно кто-то находился.

Из темноты доносились унылые позвякивания цепей, сбивчивые истеричные вздохи и суетливые шорохи. Но все эти звуки были старательно тихими, словно затаившиеся в темноте боялись обратить на себя внимание Катрины и Виктора, пришедших в их темницу.

— La’ji vo’wooro , — (что означало: «Они боятся») сказала Катрина на языке лордоков, глядя в темноту.

В их языке преобладали глухие велярные звуки — заднеязычные согласные — и альвеолярные латеральные спиранты, похожие на пение змей. Шелестящая текучая речь периодически прерывалась ингрессивными, созданными на вдохе, гласными.

— La’ji sadia ce dinmil’roh , — («Им ничего не остается») провозгласил Виктор, посмотрев туда же. — Они притихли. Думают, мы чудовища. Ты помнишь, в средних камерах — те, что получше, — напомнил он, подходя к одной из камер с приготовленным ключом. — Выбирай.

Он открыл скрипнувшую дверь. Путь в камеру был приволен. Катрина зашла внутрь, а Виктор остался снаружи.

Пленительный людской страх впустил наемницу. Этот страх пробуждал голод так же, как волнующий запах крови или сладкий с кислинкой аромат феромонов, как и красота правильных черт их молодых лиц.

Катрина начинала ощущать, как манят её инстинкты.

Прижавшись друг к другу, у стены сидели семеро. Когда Катрина вошла, камеру наполнил истошный стон страха. Она остановила взгляд своих синих глаз на первом человеке. Худосочный мужчина лет сорока с опущенными глазами. Наемница какое-то время смотрела на него, потом медленно протянула руку и подняла коготком указательного пальца его уставшее лицо. Глаз он так и не поднял. Смотрел в сторону. Он уже ничего не боялся и ни на что не надеялся. На смену пришла горечь отчаянья и смирение, которое наемница прочитала в потухших опущенных глазах мужчины. Этот Катрине не подходил. Он пробыл здесь слишком долго.

Наемница резко оторвала свою руку от его лица и шагнула к следующему человеку. Остальные пятеро ещё сильнее прижались друг к другу. Катрина протянула руку к молодому лицу и таким же движением приподняла лицо парня когтем.

Истерика подкрадывалась к юноше всё ближе. Он едва держал себя в руках, чтобы не заорать мольбы о помиловании. Его слезы блестели в темноте. Несмело он хотел было открыть рот, но наемница его перебила:

— Ш-ш-ш, — Катрина приложила палец к губам, глядя на перепуганного юношу спокойными глазами. Она присела рядом с ним. — Тише. Успокойся. Не шуми. Пожалуйста.

Рука, которой она приподнимала лицо парня, соскользнула ниже к сердцу бедняги. Испуганное сердце колотилось быстро-быстро. Пульс отчетливо отдавался в ладони наемницы, наполняя её сладким предвкушением крови.

Виктор с интересом наблюдал за Катриной в ожидании её выбора. Узники притихли. Они уже видели прежде, как приходили члены семьи Вормана, выбирали и забирали людей.

Катрина встала и подошла к молодой светловолосой женщине, отчаянно утыкавшей свое лицо в плечо соседа. Тот был красив, широкоплеч, с длинными волосами. Он тоже был напуган, но самообладания не терял. Его выдавали глаза. Глаза всё говорили о нем. Сильный снаружи, он боялся внутри. Так глубоко, что сам не знал, насколько велик его страх.

Взгляд лордоков проникал в глубины человеческих душ, где все честны с собой, где человеческий род един в своих страхах и надеждах. Неважно, кто они. Когда наступает час истины, даже князья цепляются за любые возможности, торгуются, унижаются, теряя свое наносное величие.

И всё же этот человек был другим. Он лучше бы умер, только не потерял чувство собственного достоинства. Катрина мельком на него взглянула и поняла это сразу.

Она опустилась рядом с молодой светловолосой женщиной. Та тихо плакала.

— Как тебя зовут? — спросила наемница.

Женщина всхлипнула и, захлебываясь слезами, невнятно проговорила:

— Тамара.

— Не говори с ней, — сказал Тамаре широкоплечий длинноволосый мужчина.

Катрина остановила на нем жесткий взгляд, который неожиданно для мужчины оказалось болезненно сносить.