Андрей Ерпылев - Город каменных демонов

— Тогда соберите всех «нескольких человек», — сверкнул зубами гауптштурмфюрер. [34] Гауптштурмфюрер — звание в войсках Ваффен-СС; соответствовало капитану вермахта. — Придется им часок поработать грузчиками, если нет профессиональных.

— Но большинство из них — пожилые больные люди! — попытался протестовать мсье Рюбо.

— Думаю, что концлагерь не добавит им ни молодости, ни здоровья. Траубе, Аппельберг — помогите господину директору…

Полтора часа спустя два десятка человек разного возраста, пола и конституции, мешая друг другу, волокли обмотанную мешковиной свергнутую воительницу к поджидавшему снаружи грузовому автомобилю. Среди «грузчиков», обливаясь потом, трудился и мсье Рюбо.

Еще вчера он гордился своим личным нейтралитетом и способностью ладить с оккупантами, убеждал знакомых, что среди них тоже встречаются порядочные и даже интеллигентные люди. Сейчас же он как никогда сочувствовал бойцам Сопротивления, стремящимся изгнать «проклятых бошей» из благословенной Франции…

До осенней штормовой поры еще далеко, но и летняя Балтика, особенно здесь, на севере, далеко не сахар. Но сегодня — почти настоящее лето. Из-за несущихся рваных темно-серых облаков даже проглядывало солнышко, по-северному ласковое, не обжигающее, а греющее.

Казалось, что все это байки, что вокруг мирной Швеции не полыхает война и не корчится в смертельной агонии сошедший с ума остальной мир. Но стоило внимательно присмотреться, и на горизонте можно было различить дымки крадущихся вдоль шведского побережья конвоев, приметить пролетающий самолетик, нестрашный отсюда, словно неторопливый шмель… А на днях всплыла и несколько часов качалась на волне всего лишь в какой-то миле от берега серо-пятнистая хищная субмарина, пока пришлепавший из Истада сторожевик Королевских ВМС не поинтересовался, какого черта один из боевых кораблей «Кригсмарине» [35] «Кригсмарине» — военно-морские силы фашистской Германии. забыл в нейтральных водах…

Миккель Тювесон и Калле Синтор сидели на камнях, предусмотрительно подложив под седалища заботливо связанные супругами коврики, и курили трубочки, вполглаза наблюдая за пасущимися в вересковых зарослях двумя десятками овечек. На животинок можно было вообще махнуть рукой: кто в деревне Льюнга не знает, что вон те — с красной тряпочкой, завязанной на пучке кудрявой шерсти, — Синторовы, а с зеленой — Тювесонов? Но вот уже второй день по самому краю утеса, по заброшенной каменоломне, лазает какой-то чужак. А чужак есть чужак — один Господь знает, что у него на уме.

— И все-таки я считаю, что это не цыган, — проговорил Миккель, продолжая неторопливый разговор, и надолго замолчал, попыхивая ароматным дымком.

Из пятидесятиметровой пропасти, разверзшейся под обрывом, доносилось глухое ворчание волн, разбивавшихся об отвесную скалу даже тогда, когда море было спокойным, крики чаек и редкое постукивание металла о камень.

— Может быть, и не цыган… Но не швед точно. Может быть, датчанин?

— По мне, так эти южане ничем не лучше цыган…

Еще пару минут над камнями висело молчание.

— И чего он там стучит?

— Делать нечего — вот и стучит…

Из глубокого распадка, пропахавшего гладкий округлый лоб утеса, появилась чья-то голова в тирольской шляпе. «Цыган-датчанин» с молотком на длинном черенке-трости приближался к аборигенам.

— Добрый день, уважаемые.

Незнакомец был высок ростом, сухопар, одет по нездешней моде. Да и не по погоде.

Оба шведа неодобрительно разглядывали его легкомысленную курточку, короткие штаны, оставляющие открытыми поросшие рыжеватой шерстью коленки, высокие гольфы. Тут и малыши так не одеваются, не то что взрослые степенные люди. Одно слово — иностранец.

Только добротные, подкованные железом ботинки из грубой кожи и оценили Миккель и Калле. Таким и камни не страшны, и щебнистые осыпи… Хорошая обувка, ничего не скажешь.

— И тебе добрый, если не шутишь, — степенно ответил Тювесон за обоих.

— Не подскажете, господа, почему камень здесь такой, — продемонстрировал пришелец крупный осколок, сверкающий на изломе.

— Почему? — задумался Миккель. — Камень как камень. Везде такой, — он широко обвел рукой окрестности.

— Драконья кровь это, — серьезно сообщил иностранцу Калле, слывший в деревне записным шутником.

— Как? — опешил тот. — В самом деле?

— Точно, — поддержал друга Тювесон: почему не разыграть бродягу, поведав ему старинную легенду — авось и поверит, убогий.

Не торопясь оба шведа по очереди поведали недотепе, как богатырь Сигурд тысячу лет назад на этом самом месте, по наущению карлика Регина, убил дракона Фафнира, съел его сердце и искупался в крови, чтобы стать неуязвимым…

— А кровь пропитала землю, и то, чего она коснулась, стало таким вот камнем, — закончил Синтор непривычно долгий для него рассказ.

— Все вокруг? — усомнился «голоногий».

— Дракон был огромен…

Бродяга уже давно скрылся из виду, а старики все еще качали головами.

— Думаю, что это все-таки цыган, Миккель…

А штурмбанфюрер [36] Штурмбанфюрер — звание в войсках Ваффен-СС; соответствовало майору вермахта. Людвиг Хайдеггер аккуратно убрал новый образец к остальным и записал в толстой тетради: «Несомненно, что материал, используемый Юргеном фон Виллендорфом в своих скульптурах, добывался именно в каменоломне Бранте Клев. Однако запасы пригодного для ваяния камня истощились уже к 1903 году, что и привело к ее закрытию. Камень весьма распространен в окрестностях, но все образцы, кроме брантеклевского, имеют явные отличия, как по микроструктуре, так и по наличию примесей. Детальные анализы в полевых условиях провести невозможно, но с уверенностью можно сказать, что…»

— И о чем же вы беседовали с гражданином Прохоровым?

Следователь явно выполнял формальность, поэтому никакого коварства в его вопросах не было и в помине. Так, информация для заполнения соответствующих граф протокола, который, скорее всего, никуда не пойдет, а ляжет в архив. Каламбур: дело архивариуса в архиве…

— Он читал нам с Вероникой Калединой рукопись какого-то романа, — абсолютно не покривив душой, сообщил Евгений слуге закона.

— Зачем?

— Понятия не имею… Вера… Вероника работает в редакции какой-то газеты… Может быть, хотел, чтобы опубликовали…

— Угу-м, — пробормотал мужчина лет тридцати пяти, в строгом костюме, покрывая желтоватый разлинованный листок убористым текстом. — Графомания… Вписывается в общую картину…

— Что вы сказали?