Вера Камша - Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал

Приветственный взмах клинка и радость. Он едва не забыл, каким счастьем может стать движение, спасибо Вальдесу – напомнил…

– Один!

– Несомненно, господин генерал.

– Может, все-таки до шестнадцати?

– Нет.

– Как угодно… Два!

Очередная тренировка катилась обычным порядком. На восьми против трех они завязли. Валентин больше не ошибался. Чем ближе был проигрыш, тем точнее и спокойней он действовал. Хороший признак. Из таких маршалы и выходят… Ариго атаковал и достал-таки противника, но и сам налетел на встречный удар.

Девять на четыре!.. Два месяца назад пределом Придда была пара уколов. На шестнадцать.

– Молодец! – не удержался Жермон и едва не пропустил пятый укол, потому что Придд, в отличие от некоторых, не отвлекался. Ариго метнулся в сторону прежде, чем осознал, что делает, и заметил краем глаза бирюзовую фигуру. Фигуры… Бергеры. Пришли и, по своему обыкновению, смотрят. Прерывать бой, хоть бы и учебный, ради болтовни с застольем в Торке почиталось неприличным, а явись горцы по делу, они бы у стены не стояли.

Бергерский этикет требовал профехтовать, «не замечая» посторонних, не меньше получаса, и Жермон кивнул Валентину: мол, продолжаем. Придд невозмутимо контратаковал. Зазвенели клинки, стало не до бергеров, но, пытаясь развернуть противника против света, Жермон невольно разглядел и гостей. Катершванцы. Четверо или пятеро… Дружеский визит. Очень дружеский… К вечеру надо раздобыть пива и какой-нибудь окорок…

– Пфе!

Полный пренебрежения возглас разнесся по двору, живо напомнив Агмарен и недовольного добытой тушей повара. За первым фырканьем последовало второе, более громкое. Что-то тихо и неразборчиво сказали по-бергерски. В ответ раздалось бурчанье. Жермон почти оглянулся и неожиданно для себя самого прыгнул вперед и вбок. У плеча блеснул клинок Валентина, но цели не встретил. Угадал! Хоть и не Вальдес, а угадал… Второй раз за день!

– Пфе!

На сей раз Ариго не смог не обернуться, а обернувшись, увидел, что бергеров стало больше. На одного. Для Катершванца вновь прибывший был низковат, но ширина плеч внушала уважение. Зато манеры…

– Пфе!

Короткий недовольный ответ. Эрих? Или Дитрих?

– Мой генерал?

– К кошкам! Продолжаем…

– …это ошень по-детски – ошень глюпо…

Плохой талиг… Громкий, настырный и плохой. Раздраженный шепот на бергерском… Снова талиг. Принесло же такого! Брюзжал бы по-своему, так ведь нет, нужно, чтоб лошади, и те понимали… Знаток!

– Пфе! И кто только…

Еще парочка атак, и хватит. Все равно толку не будет. И удовольствия тоже, а какой шикарный получался бой!

– …если такой шаг здесь зчитают…

Урчание Катершванцев, бурчанье знатока, достойные лошади вздохи и фырканье… Не слушать! Ты преспокойно спишь под пушечную канонаду, а тут всего лишь бергер. Громкий, невоспитанный, но ведь не пушка же!

– Пфе!.. Это зовершенно против зтравого змысла…

– Па… Што они телают? Што они телают?! Я не могу без злез на такое змотреть…

– … они хотят так воевать?.. Не змешите меня…

Смешить некому – Дитриха или Эриха у стены больше нет. Прочие Катершванцы тоже исчезли. Только ценитель и остался… Может, хоть теперь замолчит? От одиночества.

Выпад Валентина, веселый звон, ретирада… Теперь контратаковать! Проклятье… С таким занудой за спиной Вейзель и тот промажет. Даже по горе. Пора заканчивать… Разрубленный Змей!

– Пять.

– Мой генерал, это случайность.

Не случайность. Валентин на дураков не оглядывался, вот и попал. Молодец.

– Пять, я сказал!

– И это в Талиге теперь называют боем? Если так пойдет тальше, я…

К Леворукому! Пусть бурчит, они доведут разминку… до приличного конца. Придд не слушает, и он не станет… Да что ж такое!

– Пфе…

– Токоле я буду терпеть это безобразие… Это погубит мой шелудок…

– Хватит, Валентин! – Жермон резко шагнул назад и опустил шпагу. – Я не Райнштайнер и не глухой. Пойдемте, представимся этому недовольному господину. Заодно узнаем, чем именно он недоволен.

Последнее оказалось нетрудным, первое – невозможным. Странный бергер встретил хозяев потоком претензий, напрочь сносившим любые попытки вставить хоть слово. Ветерану, а это был ветеран, не нравилось все, от манеры держать оружие до самого оружия, и от постановки ног до общей тактики ведения поединка. Жермон узнал, в чем заключаются ошибки обоих бойцов, насколько низко пало искусство владения оружием, если «такое» считается общепринятым, и куда катится мир вообще и Талиг в частности.

– Ни зилы, ни устойшивости, ни решительности, – вдохновенно вещал плечистый старец, – отни финты, зкачки та крушение труг фокруг труга. Та разве ше так зрашаются! Поверьте многое повидавшему фоителю! Если бы мы так бились у Аустштарм или, еще хуше, – под Гефлехтштир, проклятые гаунау уше тавно обшифали не только наши горы, но и ваш Надор. А как бы ушасно все кончилось у Винтблуме…

Виндблуме… Плечи, седина, норов… Закатные твари, так это не просто Катершванц! Это барон Ульрих-Бертольд собственной персоной. Спустился с гор спасать Талиг… Бедные племянники, простые и внучатые, бедная Западная армия, бедный город Мариенбург!

– Господин барон, вы прибыли…

– Опыт – это замое фажное! Не перебивайте зтарших, молодой шеловек, они фам раскроют глаза, иначе фы так и останетесь неумелым шонглером, который только фоздух мошет звоей иголкой протыкать…

Ариго с тоской покосился на Придда, полковник держался. Больше рядом не было никого, если не считать часовых и денщика с лошадью. Катершванцы сбежали, и осуждать их за это Жермон не мог. Слава младшего брата барона Зигмунда гремела по всему Северу. В молодости он в немереном количестве истреблял врагов Талига, к старости стал ужасом соотечественников. Теперь Жермон понимал почему.

– Фот фы, – перст ожившей легенды едва не проткнул Ариго живот, – шем фы здесь занимаетесь? Кому фсе это нушно…

– Мне! – огрызнулся Ариго, понимая, что еще немного, и он пойдет на прорыв. – Барон, я наслышан о ваших подвигах, но…

– Мои потвиги не родились на пустом месте. – Воистину спастись от Ульриха-Бертольда можно только бегством! – Я с юности софершенстфую сфое искусство фладения тостойным фоина орушием!

О баронском оружии Ариго тоже слышал, и не раз. Обладая, несмотря на малый для Катершванца рост, даже не медвежьей, а турьей силой, Ульрих-Бертольд повсюду возил за собой чудовищные доспехи и еще более чудовищный шестопер, врученный воителю в качестве награды еще отцом Рудольфа. Огнестрельного оружия ветеран не признавал, равно как и шпаг с палашами, осуждая едва ли не все, что делают другие, особенно «молодняк». Внучатые племянники объясняли сварливость родича врожденным одиночеством: Ульрих-Бертольд не имел близнеца.