Петр Верещагин - Последний оплот цивилизации

Невероятно, но Гиганты стоят как статуи. А когда Железная Дева преодолевает оцепенение и делает шаг вперед, дружный контрудар наносят Измененные-изменники. Двое погибают, но третий… третья выдирает из рук Девы тяжелый клинок и широко улыбается, так, как это умеют лишь Люди.

Люди, которые хотя и находятся перед лицом смерти, но совершенно не расположены таковой уступать.

Плечом к плечу, Гиганты усиливают натиск. Двое против десятерых… нет, уже восьмерых. Они куда сильнее, и все же – это кажется невозможным, но так и есть, вот только заметить это некому, – Гиганты словно исполняют постылую обязанность. Тогда как их противники… нехватку физической мощи они восполняют тем, что у людей назвали бы стойкостью и силой духа.

Вооруженные этой силой, Люди-Измененные не сдают позиций.

Люди – ибо все больше и больше Человеческих черт проступает в бывших Измененных. В Измененных, бывших некогда Людьми…

Двое еще стоят на ногах.

Двое – Людей.

Остальных больше нет. Гиганты уничтожены, Измененные мертвы.

Некоторые из них успевают-таки перед смертью вспомнить, кем были когда-то, и на их лицах (уже – лицах) даже грязь и кровь не могут скрыть дикой, первобытной радости.

Радости возвращения. Радости пробуждения.

Укрепленная кровью героев и жертв Стена вновь нерушима. Но не для Людей, что вернулись из небытия…

Резервы…

Жую кончик карандаша. Знакомый деревянный вкус успокаивает.

Третий расчет подряд. Черт бы побрал мой талант математика.

Да, конечно, сам талант тут ни при чем. Цифры, они такие послушные, такие замечательные, куда как надежнее людей, где нарисуешь, там и стоят. Но вот итог нынешних цифр…

И ведь не напишешь новых. Не тот случай.

Даже если свершится чудо и Измененные сгинут куда-нибудь подальше, – нет, даже если случится два чуда и над Городом больше не прольется ни одного дождя, не выпадет ни одной капли этой кислотной отравы, – жить всем нам недели две от силы. Потом начнут умирать от голода сперва дети, потом взрослые – и это уже будет не жизнь, а существование, сколько бы оно ни продлилось. Впрочем, такое непотребство займет лишь еще одну неделю.

Резервы закончились – вот ответ на все вопросы «почему».

Остервенело тру левый глаз.

Извлекаю из правого линзу и промываю веки. Ополаскиваю монокль – сквозь жирную пленку слез видно паршиво, а без линзы правым глазом не видно вообще ничего. Без этого устройства ходил бы я с черной повязкой и звался Пиратом… Плевать. Не я самый первый, не я самый невезучий. Другим после той «неприятности» не то что видеть, думать нечем.

Ненавижу все это. Права Молния; если есть куда уходить – я горло перегрызу тому, кто встанет у меня на пути! Будь это хоть Измененный-амбал, хоть дикий, хоть сам Утес.

Пожимаю плечами. Мда, как раз Утес сам кому хочешь шею скрутит, а уж на мою и напрягаться особо не нужно…

Ладно, к делу. Итог вычислений – крайне хреновый, тем скорее о нем должен узнать Ворон. Пусть сам разбирается с остальными.

Сосредотачиваюсь…

Дз-зынь!

Зар-раза, опять металлом обложился, не дозовешься. Монокль в футляр, футляр в карман, свернуть листок с вычислениями и аллюр три креста сквозь всю Обитель.

Молния опять сидит у Ворона. Обсуждают. Пусть. Я молча вхожу, молча кладу записку перед носом у главы Братства (знатный такой нос, один к одному клюв той птички со старой цветной картинки, что уж сколько лет висит у Ворона на стене) и так же молча выхожу. Точнее, собираюсь выйти.

– Результат? – спрашивает Молния.

– Двадцать дней.

– Садись, – приказывает Ворон, – тебя это тоже касается.

Пожимаю плечами и опускаюсь на табуретку.

– Проверить нужно, – продолжает он, обращаясь уже к кудеснице, – времени, сама видишь, в обрез.

– И кем рискнем?

– Одним из младших, больше некем. А сопровождать его будет кудесник. Кстати, как за Гранью обстоит дело с Зернами?

– Почем я знаю? Моя личная сила была в порядке.

– Тогда ты или Скала.

– А Змея?

– Оставь ее в покое, – возникаю я неожиданно для себя самого, – ей жить пару дней от силы.

– Зато, может, тот мир ее спасет, – вступается Ворон, – это идея неплохая. Молния, свяжись с ней, передай что надо, пускай придет – или пусть ее принесут, если дела совсем уж плохи… Трехглазый, чтоб мне не тащиться к Утесу за справочником: где находится вот это место?

Передо мной ложится дощечка с нацарапанными острием ножа ориентирами. Вставляю линзу в правый глаз. Чертеж далек от совершенства, но символы распознать можно. Так, это Лестница, здесь глиссада полей Стены, сделать поправку на время и погоду…

Дергаю себя за правое ухо и едва успеваю поймать выпавший монокль.

Ага.

– Это рядом с разбитым Золотым Кристаллом. Напротив третьего пролета Лестницы, позади двух сросшихся каштанов… ну, там еще такая скрученная решетка болталась, если не проржавела вконец…

– Точно, – подтверждает Молния, – мы ж там буквально на днях были, но… правда, как раз в том месте ничего не искали. Может, и правда стоит взглянуть. Кабы раньше знать…

– Раньше, позже – неважно! – Ладонь Ворона гулко шлепает по столу. – Бери в проводники Костолома, пусть покараулит. А сама внимательно наблюдай за Гранью со своей стороны. Если Змея не пробьется, идти тебе. Она опытнее, но в бою ты лучшая.

– Можно использовать Кристалл? Скала говорила, он еще годен.

Волхв трет кулаком переносицу, затем качает головой.

– Нет. Оставь как резерв. Если дело выгорит, он нам еще ой как понадобится… для общего Прохода.

Молния кивает, поднимается и ускользает. Ворон поворачивается ко мне, задумчиво, скорбно.

– А теперь делай то, о чем мы договаривались раньше.

Шуткам глава Братства не обучен, это знают все.

А вот мне как раз хотелось бы, чтобы эти слова были шуткой. Самой дурацкой, самой глупой… Расчеты расчетами, цифрам я доверяю больше, чем любым людям, – но ведь и я могу ошибиться!