Ольга Денисова - Черный цветок

Пока Есеня болел, разбойники давно успели выстроить три землянки, и он так и не увидел, как это делается — уютные, прочные и теплые домики с земляной крышей, построенные за несколько дней. Два домика отводились под спальни, а третий служил кухней, столовой и жильем для мамы Гожи. Хлыст и Щерба заняли для Есени место — у печки, подальше от входа, и уверяли, что оно самое лучшее. Однако погода стояла отличная, и пока в землянках только спали.

Рубец исследовал места на предмет охоты, и выяснилось, что в часе ходьбы лежит кабанья тропа, да и следы лосей встречаются довольно часто. Есеня еще не ходил, когда в лагерь притащили первую тушу свиньи — по сравнению с домашней, мясо ее было жестким и не таким жирным. Есене скормили печень, которую он ненавидел всей душой, но Ворошила был непреклонен. Если бы Есеня мог увидеть себя со стороны, то, наверное, не стал бы сопротивляться.

— Я тебя поставлю на ноги, — угрожающе шипел Ворошила, сжимая Есене шейные позвонки, — ты у меня здоровей чем был станешь!

— Дяденька! Не хочу печенки! — хохотал и извивался Есеня по мере своих слабых сил.

— Жри, а то шею сверну, как куренку!

Ворошила вообще мучил его регулярно — то компрессами, то растираниями: все они как специально жгли кожу, поил горькими отварами, от которых кашель только усиливался, и еще заставлял глубоко дышать и переворачиваться с боку на бок.

Иногда рядом с ним подолгу сидел Полоз, рассказывая интересные истории — оказывается, он не всю жизнь прожил в лесу, а учился в Урдии, и самым разным наукам, почти как благородный. Только не смог долго жить у моря — вернулся к своим, в лес.

— А зачем, Полоз? Зачем ты учился? Неужели интересно было? — удивлялся Есеня. Для него обучение наукам сводилось к азбуке и отцовским подзатыльникам.

— Превзойти хотел. Заело меня, что они такие умные и благородные. Чем я хуже? А потом понравилось. Но толку все равно никакого нет. Зачем в лесу геометрия да философия?

Болеть Есене было очень скучно. Ему так надоело лежать — то у костра, то в землянке, но стоило подняться на ноги, как он тут же понимал, что больше нескольких шагов пройти не сможет — колени гнулись, голова кружилась до тошноты, и внутри все дрожало от напряжения. Разбойники смеялись, завидев как он встает и пошатываясь бредет к кустикам.

— Жмуренок! Тебе помочь штаны спустить? Или, может, подержать чего надо? А то еще уронишь!

— Иди, подержи! — отвечал Есеня — голос у него тоже был слабым, и издали никто не слышал, что он отвечает.

От скуки и желания отомстить ему снова захотелось придумать что-нибудь веселое, но лежа осуществить стоящую идею было слишком трудно. В конце концов, ему пришла в голову одна штука, он, правда, сомневался в ее благополучном исполнении, но результат явно превзошел ожидания. В свою фляжку он налил кваску и, для верности, добавил сахара. Обычно квас разливали из больших бутылей, во фляжках почему-то держали только воду, так что, по его прикидкам, никто не ждал от фляжки подвоха. Когда за завтраком у костра собрались все разбойники — а за время его болезни и раненые успели поправиться — Есеня, обычно лежавший ближе всех к огню, встряхнул фляжку и сделал вид, что винтовая крышка закручена слишком сильно. Сначала никто не обратил на это внимания, но Есеня приложил все усилия к тому, чтобы разбойники заметили его «мучения».

— Че, Жмуренок, силенок не хватает? — посмеялся Хлыст.

— Мало кашки кушал! — захохотали сзади.

— Мама Гожа, дай ему еще ложечку!

— Да не мучься ты так, дай сюда, — протянул руку Ворошила.

— Я сам, — обижено ответил Есеня.

— Давай, — Ворошила ухватился за фляжку и вырвал ее у Есени из рук.

Но стоило только повернуть крышку в сторону, нагретый у костра, подслащенный и взболтанный квас, шипя, вырвался наружу упругой пенной струей. Ворошила не сразу понял, что происходит, и за пару секунд все вокруг, включая Есеню, были облиты квасом с ног до головы. Разбойники повскакали с мест, отряхиваясь и вытирая лица, опрокидывая миски, расплескивая кружки, наступая друг другу на ноги и на фуфайки — переполох получился исключительный. Есеня хохотал до слез, и, надо сказать, он был не единственным. Особенно веселились те, кто сидел дальше всех от Ворошилы.

— Ворошила, ты че сделал? — тупо спросил Рубец, опрокинувший на себя миску каши.

— Действительно, — усмехнулся Полоз, — как тебе это удалось?

Ворошила беспомощно посмотрел на фляжку, которую закрыл слишком поздно, но быстро догадался, в чем дело.

— Жмуренок, — угрюмо начал он, посмотрев на хохочущего Есеню, — это что такое?

— Это? Квас, — довольно ответил Есеня, продолжая похохатывать.

— Эх ты гаденыш…

— Лежачего не бьют! — снова засмеялся Есеня и прикрылся одеялом.

— Еще как бьют! Рубец, подержи-ка его за ноги!

Ворошила стянул с него одеяло и с завидной легкостью перекинул Есеню через коленку.

— Это нечестно! — взвизгнул Есеня, давясь смехом, когда Рубец ухватил его за лодыжки, — я больной!

— Щас я тебя лечить буду, — Ворошила хлопнул его по заду тяжелой широкой ладошкой, — ты доиграешься когда-нибудь!

— Дяденька, пусти, я больше не буду! — хохотал Есеня, надеясь вырваться, под громкий гогот разбойников.

— Не пущу! Баловник нашелся!

— Я не баловник, я Балуй! — завыл Есеня сквозь смех — слишком уж тяжелая была рука у Ворошилы.

— Вот тебе, Балуй! — Ворошила шлепнул его еще пару раз и отпустил, — будешь знать, как над старшими потешаться.

— Над младшими потешаться можно, значит? — Есеня потер ушибленное место с видом оскорбленной невинности.

— Балуй… — пробормотал Ворошила, — а ведь и вправду — Балуй. Выздоравливаешь, значит?

Есеня повалился на постеленный у костра лапник, закатил глаза и шепнул:

— Я умираю…

— Выздоравливает, выздоравливает, — посмеялся Полоз.

— Умираю… — упрямо повторил Есеня слабым голосом, — от жестокого обращения…

С этого дня Жмуренком его называли все реже. И чем больше развлечений он придумывал, тем чаще разбойники кричали ему:

— Ах ты! Балуй…

А, по мере выздоровления, идей у него становилось все больше — ведь заняться было совершенно нечем. Однажды он заткнул печную трубу пучком травы, насыпал сажи у самой печной дверцы, так что при попытке раздуть огонь черное облако мигом вылетело наружу, и Гнус, пытавшийся растопить печь, перепачкался с ног до головы. Гонялся Гнус за Есеней долго, но так и не догнал. Лучшей своей выдумкой он считал кринку, спрятанную высоко в густых ветвях ольхи, у спуска к озеру, с привязанным к ней ремнем. Каждый, кто проходил мимо, считал своим долгом вернуть ремень в лагерь. Но стоило потянуть его вниз, и кринка наклонялась, обливая хозяйственного разбойника водой. Под конец, человек семь разбойников прятались в кустах вместе с Есеней, чтобы посмеяться над очередной жертвой.