Олег Фомин - Неостывшее сердце

«Пап, а почему ты такой… смешной?» — и, быстро отдёргивая руку, опускала глазки, то и дело любопытно поднимая их на отца в ожидании ответа.

И он, уже успокоенный тем, что девочка называет его смешным, а не страшным, отвечал ей:

«Потому что я снюсь тебе, родная.»

Малютка переставала крутиться влево и вправо, стоя на месте, как это присуще детям. Шальные пружинистые волосы и юбочка прекращали кружиться; личико обретало удивление, задумчивость, на мгновение даже грусть…

«Значит, домик и собачка тоже снятся? И снег тоже? И зверятки, да?» — спрашивала она с тем же интересом, снова по-ребячьи повертевшись.

«Да, солнышко,» — кивал отец.

Дочка, поразмыслив, разглядывая потолок, вдруг становилась серьёзной.

«Тогда я хочу проснуться!» — требовала она.

На это оборотень опускался на пол, обхватывал обеими руками колени и утыкался в них мордой, уныло свесив уши и тихонько подвывая. Растроганная девочка бросалась к нему и спрашивала, почему он опечалился.

«Мне будет одиноко без тебя! — горевал он. — Тебе невесело со мной, да?»

«Очень весело! — спешила она успокоить его, заключала в хрупкие объятия и гладила по косматой голове. — Бедненький! Ты обиделся, да? Не плач, пожалуйста! Ну… Ну, хочешь, я буду навещать тебя и играть с тобой!»

«Правда? — улыбался он и вытирал слёзы мучений, которыми опаляло всё то же немеркнущее сияние дочери. — А давай… Давай, ты станешь просыпаться по вечерам. И там, в твоём настоящем мире как раз будет утро. А вечером снова засып а ть и ко мне возвращаться… Договорились?»

«Да! — звенела она весенней капелью и опять кидалась к нему на шею. — Пап, а почему ты сейчас плачешь?»

«От радости, душенька моя!.. Только от радости!.. — всхлипывал он, едва усмиряя крик. — Скажи, ласточка… А то, настоящее, какое оно?»

«Ой, папа, там так светло! Так тепло! — восторженно щебетала она и загибала пальчики, пересчитывая все блага того, доступного лишь ей мира, и тут же весело и беспечно сбивалась со счёта. — Там ручейки, берёзки, полянки с цветочками, кузнечики… Там, там… Там воробышки… и радуга после дождика! Там ты, папа, только не пушистый, а такой… Там мама! Мы обе с ней в красивых платьях. И мы все вместе, втроём, водим хороводы. Нам хорошо!»

Отец рыдал на маленьком плечике дочери, выдавив лишь, что это от счастья. Он ненавидел себя за такое, но ничего не мог с собой сделать. А она жалела его, обвивала нежными ручками и никак не понимала, почему папа просит у неё прощения…

Около недели назад случилось событие, предрешившее судьбу всех уцелевших от оборотней и от самой мутации.

Наступила вечная ночь…

Это медленно и легко сводило с ума, потому что было полнейшим абсурдом с астрономической точки зрения и толкованию не подлежало. Неужели Земля перестала вращаться вокруг оси? Бред! Какая сила спровоцировала это? Подобной не существует в природе!

А какая же тогда сила исковеркала всех людей и похоронила планету в снегу?..

Может, солнце вообще погасло, и ночь сейчас везде, а луна блестит сама собой?.. Всё перемешалось. Не от чего было оттолкнуться с уверенностью.

«Нет, солнце ещё горит! По крайней мере, его крохотная часть…» — внушал себе отец и тем спасал себя.

Он ждал света сутки… Ждал двое… Не видел более ни зари, ни заката. Потом упустил течение времени от нахлынувшего безумия, за грань которого едва не шагнул.

А для оборотней настали благодать и раздолье. Они победили. Не пройдёт и месяца, как будет изничтожен последний человек.

Во мраке начался передел территорий. Южная стая, уже не привязанная к своим укрытиям, разгромила Северо-Западную и присоединила её к себе. И теперь этот кулак достиг старенького домика и наглухо зажал его вместе с обитателями. От еды и дров отец и дочь оказались отрезаны. Их дни, а точнее, ночи, были сочтены…

Незадолго до затмения отец на охоте убил из самострела волка. Нет, не оборотня, а волка! Настоящего, с тёплым мясом! Разве что чудо сохраняло зверю жизнь до той поры. Им они сперва и питались. Но когда есть в доме стало нечего, отец совершил жуткое деяние, за которое мучительно расплачивался на суде совести в чёрной кладовой, пока дочка спала …

Девочка спрашивала за обедом, куда исчезли солнышко и собачка.

«Наша Лейда ушла искать солнышко, — ласково отвечал отец. — Не волнуйся, милая. Она вернётся вместе с ним. Ты только жди и верь, слышишь! Только жди и верь! И не тревожься за неё. Ведь это только сон, не забывай!»

«Грустный сон… — бормотала малютка. — В нём холодно и зверюшки сердитые. Пап, а почему они сердитые?»

«Они болеют, доченька. Им плохо.»

«Бедные! Пап, а давай их вылечим! Ну, пожа-а-алуйста! — девочка выскакивала из-за стола и повисала у оборотня на ноге. — Ну пожалуйста, пап!»

«Их слишком много… — шептал отец. — Но ты справишься, я знаю. Ты у меня умница! Ты вылечишь их… Когда вырастешь… Обещаешь?»

«Да! — подпрыгивала она от радости. — Обещаю, папочка!»

Отец улыбался, касался пальцем её носика и, раздираемый изнутри болью и презрением к себе, произносил с величайшим трудом:

«А теперь кушай, родная… А то не вырастешь!»

Не мог же он сказать дочке, что Лейда сейчас лежит в её тарелке, спасая хозяйку от голода!

Близился час, когда оборотни должны были атаковать хижину. Чего-то они выжидали…

Отец предварительно уложил девочку спать и убаюкивал, чуть заподозрив шаткость её покоя. Он не прекращал любоваться ею и ронять слёзы, ценя каждую из этих секунд. Сожжены были все дрова и свечи, закончились запасы еды и питья, остановится скоро рука, ведущая бессмысленные записи…

На детской полке построились неуклюже, но неподдельно преданно лучшие друзья и помощники отца в деле созидания и сохрананения света в юном, невинном разуме дочери — мягкие игрушки и книжки со сказками. Для них было долгом оставаться для неё пёстрыми и весёлыми даже накануне гибели добра. На протяжении всего выживания здесь они вместе с отцом лелеяли и обманывали девочку, пытаясь сотворить внутри неё самый ясный и счастливый мир, независимый от того гигантского кошмара, который гноил планету. И чем радостнее и беззаботнее будет этот мир, тем станет светлее её целебное сияние и тем крепче — сон, в котором она должна была остаться навсегда… Отец готовил себя к поступку, за который он вечно будет пылать в аду, но который не позволит оборотням надругаться над телом и над миром девочки. И сам собой возникал вопрос, решать который нельзя было желать ни одному отцу, а именно: каким способом это сделать!? Проще было порвать себе глотку…

Языки пламени едва шевелились в печи.

Отец вернул на полку ручку и исчерканные страницы. Прочитает их кто-нибудь или нет — об этом он уже не думал.